– Где твой пирсинг?

– Снял.

Вера корчит рожу и смотрит хитро, делает такое же неприличное движение, как только что сделал я, на что получает фак и лишается бутылки.

Коза хитрожопая.

На следующий день после обеда мы сидим в моём Ровере на парковке за педунивером.

– Мне не терпится увидеть её. На фотках красивая, но я хочу в реале.

– Сейчас увидишь.

Мне и самому хочется.

– Ты не сильно-то тачку спрятал, она же заметит, сталкер-дилетант.

– Она и должна заметить.

– Коварный ты, Владик.

Вера с интересом прилипает к тонированному стеклу, когда я киваю ей в сторону дорожки от входа в университет.

Принцесса выходит вместе со своей подружкой-трещоткой, но на пороге прощается. В джинсах, светлой курточке и кроссовках кажется совсем мелкой. Тёмные волосы распущены, достают до самой задницы. Красивая она, что ни говори. И не дура. Тем интереснее играть с ней.

– Давай немного заставим твою Принцессу ревновать, – говорит Вера, когда девчонка сворачивает на парковку и тормозит возле белого новенького Фольксвагена Поло.

– Она не станет ревновать, – ржу. – Она меня ненавидит и боится.

– Влад, ты отполировал её киску, и она кончила. Она будет ревновать, хотя, может, и сама не сразу это поймёт.

– Валяй, – пожимаю плечами.

Вера немного растрёпывает волосы и расстёгивает куртку. Дешёвый трюк, но мне интересно. Выпрыгивает из Ровера, хлопая дверью. Принцесса резко оборачивается как раз, когда пикает сигналкой. Остро смотрит на Веру, обернувшуюся и помахавшую мне. Моя машина стоит чуть впереди, поэтому девчонка меня не видит, но догадывается. Узнала тачку, скорее всего.

Блядь, у меня губы пересыхают, когда вижу, как она теряется, как оглядывается по пустынной парковке, как нервно сжимает ключи от машины. Лера садится в свою девственную машинку и выруливает с парковки. Вполне аккуратно, хочу сказать.

Минут через пять возвращается Вера.

– Ну и? Видел?

– Детский сад, блин.

После репетиции вечером мы с Верой идём в бар. Морика сегодня плющит, подавай ему громкую тусовку. Вера тоже пьёт. Кот подваливает чуть позже с тремя тёлками, и я ржу, как Вера их ставит на место сначала, а потом снисходит как королева до похвалы то ли ногтей, то ли ещё какой-то бабской херни. Сколько бы она ни пряталась, а Максу на глаза показаться придётся. Накосячила она.

Бар небольшой, но народу сегодня натолкалось сюда дохренища. Диджей вывалил музло погромче, и куча народу плотно заняла свободное пространство, используемое под мини-танцпол. Наши тоже рванули. Вера заставила пускать на себя слюни половину бара, которая пришла не в паре, а та, что в паре, стараются аккуратно и незаметно их себе подтирать. Морика уже вштырило, Кот разошёлся с девочками.

А меня расслабило. Пить много пока не хочется.

Я затягиваюсь сигаретой и откидываю голову на спинку дивана, выпускаю дым через ноздри и пялюсь на потолок, обшитый серыми и чёрными квадратами, когда чувствую, как по бедру скользит рука. Скашиваю глаза на девчонку рядом. Не помню, как зовут, одна из тех, что притащил Кот. Симпотная, но уже прилично бухая. Рожу такую невинную строит, а сама за яйца уже ухватилась.

Думаю меньше двух секунд.

– Руки убери.

– Микс, ты чего? Я же просто…

– Просто убери руки.

Она обижено поджимает губы, а я продолжаю пялиться в потолок, когда чувствую вибрацию в заднем кармане. Вытаскиваю телефон и едва не давлюсь дымом.

Входящий. «Принцесса».

– Слушаю, маленькая, уже соскучилась? Распробовала?

– Влад, – голос напряжённо дрожит. – Извини, я… мне просто больше не к кому обратиться.

Что должно было случиться, что она решилась обратиться ко мне? Играть она не умеет, значит, действительно важно для неё. Мне становится интересно.

– Рассказывай, Принцесса.

– Пожалуйста, можешь приехать?

Крепко сжимаю руль и медленно выдыхаю через почти сомкнутые губы. Хочется зажмуриться и ткнуться лбом.

Я. Позвонила. Миксаеву.

Я точно сошла с ума. Съехала с катушек. Может быть, я запаниковала, но мне действительно не к кому больше было обратиться.

После вчерашнего ошеломляюще наглого визита Влада мне до жути не хотелось ночевать сегодня дома. Хотя бы один день, чтобы его ухмыляющийся образ выветрился из моей комнаты, чтобы перестать слышать свой собственный предательский стон.

И я решила сегодня остаться у Карташовой. Приехала к ней ближе к восьми, когда она уже успела провести маму на ночное дежурство. А потом мы поссорились. Позвонила наша одногруппница Ирина, чтобы пригласить на вечеринку в общежитие. Честно скажу, мне общага сама по себе совершенно не нравится, а чтобы втайне от родителей срываться туда на ночь глядя на попойку – уж совсем сомнительно.

Машка сначала уговаривала меня, потом мы долго препирались, в итоге она собралась, вызвала такси и хлопнула дверью, оставив меня в пижаме посреди собственной гостиной. Сначала я хотела уехать домой, но потом подумала, что не стоит на ночь глядя волновать родителей. Посыплется куча вопросов: что случилось, почему не позвонила матери Марии и так далее.

Поэтому я сделала себе чай и включила сериал. На сердце было как-то неспокойно, но я списала всё на пережитые накануне события. Думать о произошедшем и анализировать пока не хотела. Старалась отвлекаться. Но и Маше писать тоже не стала.

А потом она позвонила сама. Сдавленно рыдала в трубку и просила помочь ей, сделать хоть что-то. Потому что Машка влипла. И, судя по всему, серьёзно.

– Лер, они там такое обсуждают, мне так страшно. Открытым текстом сказали, – Карташова подавилась слезами. – Сейчас заперли меня в одной из комнат, сказали, что побьют, если кричать буду. Пожалуйста, Лерочка, сделай что-нибудь, забери меня отсюда. Только маме не звони, пожалуйста, очень тебя прошу.

Я отбросила телефон и закрыла лицо ладонями. А потом принялась мерить шагами её гостиную и думать, что делать. Она сказала, что эти парни не из общаги и даже не из нашего педа. Что пьянка эта вышла из-под контроля, а одну девочку уже ударили.

Какая бы коза Машка ни была, она моя лучшая подруга, которую я люблю всей душой. Я не могу позволить, чтобы с ней случилась беда. Потом сама ей по морде дам, но сейчас её надо спасать.

Я несколько раз набрала Марку, но он не ответил. А потом его телефон стал недоступен. И я впала в ступор, потому что больше обратиться было не к кому. У нас не было близких друзей, не было тех, кто мог бы вступиться, к кому можно обратиться. Не было никого из знакомых, кто бы мог не побояться, кому было бы плевать, кто против него.