гвардейцами. Хорунжий и Ощан — какие были ребята! Прошли вместе почти всю Украину, Польшу. Осталось немного идти, и вот все, конец.

— Барот, ложись к пулемету. Будешь моим помощником, — с трудом сказал Мирзо и нажал на спуск. Видя, как падали фашисты, он приговаривал: — Это вам за Хорунжего! Это вам за Ощана!

И еще одну атаку отбили бойцы Позднякова. Передохнуть бы, оглядеться, затянуться самокруткой. Да где там… Внизу, на дороге, со стороны Олау появились четыре фашистских танка. Это уже страшнее… Развернувшись, танки ринулись вперед; прикрываясь броней, вражеские автоматчики побежали вслед за ними. Возле наших позиций стали рваться снаряды. Они ложились все гуще и ближе, ряды гвардейцев редели. Из тридцати шести человек в живых осталось двадцать два. Положение все более осложнялось. Но десантники не отступили.

— По танкам, гранатами — огонь! — скомандовал Поздняков.

Тяжелые связки гранат летели из окопов и рвались перед танками. Мирзо и Юлдашев перетащили пулемет на запасную позицию и оттуда ударили по вражеской пехоте, отсекая ее от танков. Те уже вплотную подошли к нашим окопам. Но вот один из них остановился с перебитой гусеницей, а через несколько секунд вспыхнул другой.

— Барот, ленту! — крикнул Мирзо своему помощнику.

И тут перед ними разорвался снаряд. Пулемет опрокинуло, Мирзо оглушило. Изо рта пошла кровь. Юлдашев не пострадал. Он бросился к командиру расчета, тряхнул его за плечи:

— Мирзо, жив?

Старший сержант плохо слышал, но понял.

— Жив… Поставь пулемет, будем сражаться…

«Максим» вновь ожил. Мирзо с трудом удерживал его в руках. Голова у него кружилась, уши болели, в них стоял тупой шум. Лицо было в крови и в грязи. Но глаза видели хорошо. И гвардеец продолжал разить врагов.

А фашисты все лезли и лезли. Их танки изрыгали огонь из пушек и пулеметов. В наших окопах оставалось всего двенадцать бойцов во главе с Поздняковым. Казалось, участь этой горстки солдат была предрешена и спасти их уже ничто не могло. Но противник вдруг повернул назад. И это не было чудом. Это гвардейцы полка, переправившись через Одер, пришли на помощь товарищам, ударили по врагу с тыла…

Вернувшись в свою роту, гвардии старший сержант Бобаджанов попросил командира пополнить его расчет. Но людей не было, и его просьбу не удовлетворили.

— Вам и самому надо бы подлечиться, — сказал командир роты. — Отправляйтесь-ка в полковой медпункт. Врачи там посмотрят, решат, что нужно делать.

— Нет, — решительно отказался Мирзо. — У меня еще хватит сил держать оружие. За своих товарищей должен отомстить.

Так и воевал расчет в сокращенном составе. А бои не утихали. Полк получил задачу — во взаимодействии с другими частями овладеть Олау.

Утром 28 января 1945 года гвардейцы начали штурм города. 8-я рота 294-го полка очищала от врагов узкую улицу. Засевшие в домах, подвалах, на этажах и чердаках фашисты вели яростный огонь. Бойцы роты продвигались медленно от укрытия к укрытию. Пулеметный расчет Бобаджанова поддерживал их, бил по окнам, уничтожая фашистов. Так, продвигаясь метр за метром, подразделение достигло центра города.

Пулеметчики отличились и в последующих боях за овладение городами Линден, Бриг и другими населенными пунктами. Мирзо Бобаджанов со своим «максимом» все время находился в цепи наступающих. Как только путь пехотинцам преграждал огонь засевших в домах немецких пулеметчиков или гранатометчиков, расчет Бобаджанова выкатывал вперед станковый пулемет и меткой стрельбой подавлял вражеские огневые точки.

В одном из боев рота понесла большие потери. Вышли из строя все командиры взводов, получил ранение командир роты. Гвардии старший сержант Бобаджанов принял на себя командование подразделением и продолжал руководить боем. Задача была выполнена.

За мужество и героизм, проявленные в боях на Одере, гвардии старший сержант Бобаджанов был награжден орденом Красного Знамени. Но об этом Мирзо узнал после войны. 28 марта он был тяжело ранен и отправлен в госпиталь. Последняя боевая награда нашла героя в 1962 году, о чем говорилось в начале книги.

После боев на Одере произошла перемена во фронтовой судьбе гвардии подполковника Мурадяна. Он был назначен начальником политотдела в другую дивизию и убыл к новому месту службы.

Гвардии лейтенант Дронов остался в своем батальоне. Со своей 97-й гвардейской стрелковой дивизией он шел все дальше на запад. И вот как-то утром в штаб батальона позвонили и передали: направить в политотдел командира пулеметного взвода Юрия Дронова за получением партбилета.

— Остаешься за меня, — сказал Дронов своему заместителю гвардии старшему сержанту Гудинову.

— Не волнуйтесь, все будет в порядке, — заверил тот.

Гудинов пришел во взвод из «школы Ольшевского» — так в дивизии звали учебный батальон, которым командовал гвардии майор Ольшевский. Учебным он был не по штату, а по необходимости: война требовала все больше младших командиров, и эти кадры дивизия готовила для себя сама. В свое время «школу Ольшевского» прошел и Мирзо Бобаджанов.

Вернулся Дронов к вечеру, и был он вроде бы и прежний Юрий, и какой-то другой — подтянутый, более серьезный.

Пулеметчики заметили перемену в командире, порадовались за него. Старший сержант Гудинов от имени взвода сказал:

— Так что, Юрий Иванович, примите наши поздравления. В первом же бою отсалютуем пулеметами в честь такого дела…

Дронову везло на заместителей. Был Мирзо — прекрасный пулеметчик, умная голова, воюет — на всю армию слава. Теперь Гудинов тоже, как и Бобаджанов, дело знает отменно.

А отсалютовали пулеметчики в честь командира раньше, чем предполагал Гудинов. Западнее Бреслау штаб дивизии расположился на ночь в брошенном немцами фольварке. Взводу Дронова комбат приказал выдвинуться на 800 метров к лесу, занять там позиции и быть начеку. Примерно до середины ночи все было спокойно. И вдруг со стороны леса послышался несильный шум; он нарастал, приближался. Дронов прислушался. Сомнений не может быть: идет группа людей. Гвардии лейтенант пригнулся и на фоне неба различил серую колыхавшуюся массу. Он тут же передал команду: приготовиться к бою.

Воины заняли места у пулеметов. Фашисты приближались, уже отчетливо слышалась немецкая речь. Дронов решил выждать еще несколько минут. Он был уверен, что противник вот-вот наткнется на пулемет Гудинова, тот откроет огонь, гитлеровцы бросятся в стороны, побегут назад, к лесу. И тут ударят остальные два расчета. Так и получилось: враг наткнулся на окоп Гудинова. И тут же ночную тишину разорвала пулеметная очередь. Длинно и гулко бил «максим», фашисты заметались, началась паника. Она даже днем страшна, а ночью вдвойне. Гитлеровцы опрометью бросились назад прямо на пулемет Дронова. Они бежали плотной густой массой.

— Огонь! — крикнул Дронов и выпустил ракету, которая ярко осветила мечущихся врагов. Лейтенант лег на бруствер правее пулемета и полоснул фашистов автоматной очередью. Слева