а потом вдруг от него пришло письмо, в котором он говорил, что подумывает изучать политику. С таким своенравным умом, как у него, думала я, едва ли он когда-нибудь вообще завершит свои штудии. В этих редких письмах Сиам подробно описывал мне все, с чем он сталкивался в жизни, и новый опыт, который он постигал, и путешествия, в которые он пускался в поисках смысла жизни. Тай читал их мне вслух.

– Ты разве не видишь, мама? – насмешливо сказал Тай, читая мне одно из таких писем. – Я не был так уж неправ, когда говорил, что в конце концов он станет никчемным неудачником.

После этого письма от Сиама долго не было никаких вестей. И когда очередное письмо наконец пришло, он сообщил в нем, что участвовал вместе со студентами-однокурсниками в нескольких политических демонстрациях и что когда их решили разогнать силой, ему пришлось бежать в джунгли. Теперь уж ему не было суждено завершить свое обучение. Тем не менее, писал он, весь мир в его руках, и получить высшее образование, разумеется, можно не только в стенах университета.

– Что за чушь! – воскликнул Тай, язвительно расхохотавшись над письмом брата.

Сиам также написал, что он два года прожил за границей и недавно вернулся в Таиланд, когда политическая обстановка в стране стала более спокойной. Он собирался начать жизнь с чистого листа. Это был неоценимый жизненный опыт, позволивший ему понять истинную жизнь и дух трудящегося класса.

«Не беспокойся обо мне, мам, – писал Сиам. – У твоего сына много жизней, и когда настанет нужный момент, я вернусь домой и за все тебя поблагодарю».

У Тая не нашлось ни единого доброго слова для старшего брата. Он постоянно сетовал на то, что Сиам ненадежный и что он впустую тратит свою жизнь. Я попросила Тая не быть к брату таким строгим.

В глубине души я чувствовала, что нас с Сиамом роднит абсолютно одинаковый дух. Он всю жизнь путешествовал с места на место, так ведь и я жила так же. Он сказал, что у него много жизней, как и у меня. Я ничуть не возражала против того образа жизни, который выбрал для себя Сиам, но свое одобрительное отношение я держала в тайне от Тая, чтобы он не обвинял меня в фаворитизме. Тай не мог принять тот факт, что кто-то еще мог любить его мать, как и не мог разделить материнскую любовь с кем-то еще. Эту черту характера он унаследовал от отца.

Моя тревога за Сиама отчасти произрастала из необъяснимого дурного предчувствия о его будущей судьбе, которое меня всегда преследовало. Поскольку мы были очень похожи друг на друга, я будто могла сказать заранее, что с ним произойдет, словно моя собственная жизнь была чертежом его судьбы.

Позднее Тай купил еще один земельный участок недалеко от главного шоссе в округе Тхап Кванг, где начал собственный гаражный бизнес. Он нашел себе жену, которая была, как я слыхала, земельным брокером. На своей новой земле Тай построил для них дом. И с тех пор он перестал часто навещать меня. Я была счастлива за него, и, само собой, тому, что он последовал моему совету. Я была рада, что один из моих сыновей наконец-то обустроил свою жизнь.

Но у меня еще был старший сын, о ком я не могла не тревожиться, и он собирался вернуться домой.

Возвращение домой

Сиам вернулся поздним вечером. Я услышала, как он зовет меня: «Мам! Мам!» – не успев даже взойти на крыльцо. В его голосе мне послышалось опасение. А когда я ответила ему, он уже сидел передо мной и засыпал меня нескончаемыми тревожными вопросами.

– Как ты? У тебя все в порядке? Я рад, что у тебя все хорошо. Я так о тебе беспокоился!

Я была рада его видеть и внимательно осматривала его с головы до пят своими подслеповатыми старческими глазами. Вы бы его видели! Он покинул дом тщедушным подростком, а вернулся мужчиной средних лет. Его веснушчатая кожа обветрилась и загрубела с возрастом, но он все еще считал себя моим малышом. И я знала, что мой малыш рядом со мной, и он все такой же, и обитает в том же теле, которое, правда, изменилось по прошествии времени.

Я спросила, как у него дела. И он сказал мне, что по пути домой его все время тревожило одно чувство: внезапный страх потери любимых. Ему не хотелось представлять себе всякие ужасные вещи, сказал он, но его не покидала тревога меня потерять. Я рассмеялась и постаралась его успокоить, говоря, что когда придет мой час, это будет своевременно, потому как я жила слишком долго – достаточно долго, чтобы увидеть, как он стареет. А через десять лет он станет выглядеть в точности как я сейчас, и мне будет больно видеть, что он стал старше меня. И что уж было совсем невыносимо, так это наблюдать, как мой сын умирает на моих глазах. Я бы не смогла смириться с настолько противоестественным событием.

Сиам положил голову мне на колени, поднял на меня невинный взгляд, словно все еще был моим малюткой сыном.

– Я знаю, ты будешь жить вечно, мам, – сказал он. – Ты же бессмертная. Так ты мне сама говорила.

Эта его попытка мне польстить заставила меня рассмеяться. Он хорошо знал, от каких слов мне станет приятно.

– Да, – ответила я. – Я еще не скоро умру.

И тогда он задал мне вопрос:

– А Тай ведь не обладает бессмертным духом, правда? Ты ведь только мне его передала, да?

Я сказала ему, что Тай взял лучшее от их отца.

– Ваш отец хоть и практиковал черную магию, но коли его душа нацеливалась на что-то, то не успокаивался, пока этого не добивался. У Тая такая же сила воли, как и у вашего отца. Он преуспел в жизни. У него есть жена и дети, тебе об этом известно? А что ты? Что есть у тебя?

И он ответил, снова перейдя на свой родной диалект:

– У меня есть любовь к тебе, мам.

Я усмехнулась.

– Не надо лить мне мед в уши!

А потом я велела ему помыться и что-нибудь поесть.

На следующее утро мы узнали, что настоятель храма, который некогда позаботился о нашей семье, скончался. Мы с Сиамом вышли из моего дома в округе Сонг Кхон и направились к храму в округе Муак Лек, чтобы принять участие в похоронах. Тай с женой тоже приехали в храм из своего дома в округе Тхап Кванг. Похороны