Он снова окунулся в наслаждение ее телом, но слова, ею сказанные, не переставали стучать в мозгу. Она выкрикивала его имя на вершине восторга, и это затрагивало его душу, его очерствевшее сердце. Он не предполагал, что способен на это.

Элисон рассматривала себя в зеркале. Максимо подошел сзади и погладил ей живот. – Уже делается заметно, – сказал он. – Выглядит сексуально. – И потерся о шею, потом чмокнул в нежную впадинку за ухом. – Ты должна знать, что я нахожу тебя очень сексуальной.

Она знала. Максимо всю ночь доказывал ей, какая она сексуальная. Она открыла в себе ту часть, о существовании которой даже не догадывалась. Слишком долго она подавляла это в себе. Она доверилась Максимо и почувствовала такую свободу, какую и представить не могла. Но сейчас они не в постели, сердце ее по-прежнему не затронуто. Она сможет сохранить независимость, и при этом у них будут интимные отношения. Она не влюбится в него и не будет нуждаться в нем… помимо постели.

– А я – тебя. – Она повернулась и, обняв за шею, провела пальцами по скулам и подбородку. Он очень красив, и он – ее мужчина. – Я намерена потребовать, чтобы ты соблюдал брачные обеты, которые будешь произносить.

– Элисон, я сдержу то, в чем поклянусь. Зачем тогда давать обеты?

– Миллионы людей постоянно произносят такие же обеты, и это не гарантирует того, что обещания будут исполнены.

– Тебя, вероятно, удивит, но я знаком с тем, что ждет людей в браке.

Она поморщилась:

– Прости, но я уже говорила, что, если у меня возникнут вопросы, я их тебе озвучу. Я просто хотела, чтобы ты знал: я собственница.

Он натянуто улыбнулся:

– Я ценю твою откровенность. Если бы Селена разговаривала со мной, то мы, вероятно, не стали бы чужими. – Максимо отошел от Элисон к шкафу, вытащил футболку и натянул через голову. – Хотя, даже если удалось бы спасти наш брак, в результате это ничего не изменило.

– Макс, ты не смог бы спасти ее, если бы и находился там. Это был несчастный случай. В своем браке ты сделал все, что смог. Не твоя вина, что она замкнулась.

Он покачал головой:

– Она полагалась на меня. Мне следовало быть более внимательным, а я только раздражался. Я много работал. Предупреждаю: я не очень хороший муж и не очень-то умею разбираться в эмоциях. Я много разъезжаю, я весь в делах.

Элисон положила руку ему на плечо.

– Ты хороший человек, Максимо. Ты станешь хорошим мужем и замечательным отцом. По своей работе я расторгла столько браков, что думать об этом не хочется. И в Центре адвокатской защиты детей я насмотрелась на многих мужчин, которые были никуда не годными мужьями и отцами. Ты не такой.

– Элисон, ты знаешь меня всего три недели. У Селены заняло семь лет, чтобы разочароваться во мне.

– Думаю, все браки утрачивают свою привлекательность, если не стараться это сохранить, – твердо заявила она. – Но ведь у нас есть причины, чтобы пожениться и быть вместе.

– Ребенок. – Он снова положил ладонь на ее округлившийся живот.

– Да. Эта причина никуда не денется. У нас всегда будет общее – наш ребенок.

– И тебе этого достаточно?

Она посмотрела ему прямо в глаза:

– Должно быть достаточно. Разве не так?

Он уверенно кивнул:

– Да.

– Значит, мы постараемся, чтобы все сработало. Ради нашего ребенка. Мы создадим семью – важно только это. Когда я даю обещания, то держу их.

Максимо старался не обращать внимания на стеснение в груди, на голос в мозгу, порицавший его за то, что он допускает, чтобы эта женщина довольствовалась меньшим, чем того заслуживает.

– Таких, как ты, мало, – произнес он.

Она повела тонким плечиком.

– Я привыкла быть не такой, как все. Не забывай: я оставалась двадцативосьмилетней девственницей до прошлой ночи. – И лукаво улыбнулась.

– Как я могу забыть?

– Ну, не знаю. Может, тебе нужно освежить память. – И оказалась у его груди, гладя по спине и едва не мурлыкая от удовольствия.

– Элисон? – Максимо стиснул ей голое бедро.

– Хм? – простонала она.

– Я хочу тебе кое-что показать.

– Ты уже показал… – она удобно устроилась у его груди и уточнила: – дважды.

– Я не про это.

Элисон вздохнула:

– Придется все-таки встать.

– Желательно.

Они провели большую часть утра в постели, и сейчас было уже за полдень. Элисон находилась в томном состоянии, но до конца она не насытилась. Его поцелуи, объятия, ласки, то, как он овладевал ею… ей больше ничего не нужно.

– Хорошо, я встану, но тебе придется накормить нас с ребенком.

– Я и помыслить не могу, чтобы оставить вас голодными.

Он накормил ее ланчем: целое блюдо пасты со сливочным соусом. Утренняя тошнота больше ее не мучила, и к Элисон вернулся прежний аппетит. Когда она поела, Максимо взял ее руку и вывел из виллы.

К скале, которая выходила на пляж, прилепился маленький белый домик, выглядевший так, словно был частью утеса. Домик был построен раньше, чем вилла. Толстые виноградные лозы, увивавшие стены, были явно старые.

– Какое чудо, – восхитилась Элисон.

– Это моя студия. Там удивительный естественный свет. – Он вытащил ключ из кармана джинсов и вставил в древнюю замочную скважину. – Я специально выбрал место для виллы рядом.

Элисон вошла внутрь и поразилась тому, что все сделано по-современному, много света и воздуха.

– Там спальня и ванная. – Максимо указал на кухоньку, напоминавшую камбуз, и на закрытую дверь за кухней. В основном помещении мебели было мало: кушетка, мольберт и картины на стенах, написанные в реалистичной манере и напоминавшие фотографии.

– Макс… ты сам их написал?

Она увидела его характер в каждом мазке: все тщательно, четко вырисовано. Максимо ухватил суть того, что видел, и передал свое видение на холсте. В картинах не было свободной интерпретации, широкого, абстрактного выражения, что свойственно современным художникам, но тогда это не были бы картины Максимо.

– Да, сам, – ответил он.

– А кто-нибудь знает об этом?

Он отрицательно покачал головой и встал у нее за спиной.

– Да я понемногу, по-любительски рисовал все эти годы.

– Это преступление! Макс, картины прекрасные! – Она подошла поближе и стала рассматривать пейзаж, где волны разбивались о скалы. Это был вид из окна, и рисунок полностью воспроизвел реальность. Все выглядело живым: вода, ветер, от порывов которого колыхалась зеленая трава, словно морская рябь.