— Ты не очень-то высокого мнения о таких людях?

— С какой стати? Они не годятся для этой новой страны, и поэтому им лучше уехать. Они нам не нужны.

— Почему ты так уверена, что я один из них?

— А дальше ты скажешь, что собираешься взять в концессию землю и посвятить ей всю свою жизнь.

Что-то задело Рене в ее тоне, будто она вынесла приговор:

— Как знать? Возможно, мне бы это понравилось. Может, мне бы просто захотелось быть подальше от властей, может, я бы предпочел сделать свое состояние на девственной земле.

— Жить в бревенчатом доме, бороться с ветрами и дождями и палящим солнцем? Лихорадки, малярия, понос? Москиты и змеи, джиггеры и клещи и всякие жалящие и кусачие твари?

— Ты считаешь, я не смог бы?

— О, конечно, смог, если бы по-настоящему захотел. Беда в том, что мало кто хочет.

Такая мысль никогда не приходила ему в голову до сих пор, но, как ни странно, она показалась удивительно привлекательной. Он не сомневался, что ему понравились бы испытания, на которые была щедра новая земля. Ему могло бы доставить огромное удовольствие вырвать у нее средства на жизнь, а может быть, и богатство. Конечно, если бы выбор зависел от него, если бы ему позволили. Это было не так.

— А что же ты? — спросил он с заметной иронией. — Ты довольна своей жизнью, торговлей в компании с Бретонами? Ты никогда не думаешь о том, чтобы построить поместье?

Она посмотрела на него с вызовом.

— Я думаю накопить столько денег, чтобы хватило на собственный участок земли.

— А кто ее будет обрабатывать?

— Я сама! — горячо сказала она. — Или куплю в помощь пару негров.

— Тебе, пожалуй, не составило бы труда найти мужа, чтобы работал или присматривал за рабами.

— Да, и чтобы все продал, стоит мне отвернуться, или пропил прибыль. Все это я уже видела.

— Откуда у тебя такое нелестное мнение о браке? Или о мужчинах? — Его любопытство было искренним, хотя вопрос имел определенную цель.

— Скажем так: образцы, которые я видела, не производили сильного впечатления.

— Спасибо, — сухо сказал он.

Она искоса глянула на него из-под ресниц, потом снова отвела глаза.

— К тебе это не относится.

— Хотелось бы верить. А брак твоих родителей? Он не мог быть таким уж неудачным, если в результате появилась ты.

Она решила не обращать внимания на подразумеваемый комплимент.

— Мой отец сумел проиграть приданое моей матери, ее наследство и еще многое, прежде чем его с позором выслали в колонию. Моя мать умерла от нужды, которую он навлек на нее, и от стыда.

Пока Сирен говорила, ей пришло в голову, что между Рене Лемонье и ее отцом нет большой разницы. Рене тоже был изгнанником, в нем тоже была какая-то лихость. Было и другое сходство: изысканная одежда, печать злачных мест Парижа и кое-что другое.

— А Бретоны? Они что, такие хорошие, раз ты живешь у них?

Они нас приняли — мать, отца и меня, — когда нам некуда было идти, Они хорошо ко мне относятся, они мне почти как семья. Если бы я ушла от них, у меня бы никого не осталось.

— У тебя мог бы быть я, если бы ты доверилась моим заботам.

Он сделал предложение и ждал ответа с некоторым беспокойством.

— В самом деле? И как долго? Пока я тебе не. надоем? Пока ты не уедешь обратно во Францию? Нет уж, благодарю.

— По крайней мере, вежливо.

Пожалуй, принятая им поза пылкого влюбленного, намеренного и дальше добиваться возможности вкусить прелестей, была подходящей. Пока она сохраняет твердость, он может спокойно использовать свои домогательства — постоянную осаду крепости — как объяснение ему внезапному интересу к торговле. Что бы он стал делать, если бы она сдалась? Постоянное присутствие рядом женщины было бы серьезной помехой. Правда, он не думал, что есть причина беспокоиться: Сирен он явно мало привлекал. Он был уверен, нашлись бы люди, которые обрадовались бы, узнав, что ему приходится сносить постоянный отказ женщины. Несомненно, подходящее искупление, полезное для его души, не говоря уже о действии на его самолюбие.

Сирен изучала его лицо, глядя из-под ресниц. Неужели он и правда такой же, как ее отец? Внешне ничто на это не указывало; сходство заключалось только в репутации, заслуженной обоими, в каком-то налете самодовольства и в наказании, определенном для них правительством.

Или не только в этом? Что она на самом деле знала о Рене? Ответ был прост: почти ничего, кроме того, о чем шептали сплетники. Находясь у них на судне, он мало говорил о себе, а действовавший в колонии обычай не допускал проявления чрезмерного любопытства по поводу прошлого.

Но была ли она несправедлива? Возможность выяснить правду была — расспрашивая о ее жизни, он дал ей право сделать то же самое.

Она немного приподнялась и отодвинулась назад, чтобы лучше видеть его лицо.

— Ну, а ты? Кажется, если мне слишком безразличны мужчины, то ты слишком любишь женщин.

— Пожалуй, — заявил он, выразительно взмахнув рукой. Он лежал, подперев голову другой.

— Даже если это приводит тебя к ссылке?

— Неудобство, которое начинает возмещаться. Она долго выдерживала его сверкающий взгляд.

— Я понимаю это так — ты не собираешься отвечать прямо.

— Нужно еще услышать прямой вопрос.

— Это обязательно? — сурово спросила она. — Что ж, тогда вот прямой вопрос: ты здесь, потому что не смог удержаться от флирта с Помпадур?

— Увы, я был воплощенным благоразумием.

— Но тебя все-таки схватили?

— Я играл роль верного подданного своего короля, и мне следовало бы, по крайней мере, обожать на расстоянии.

Он мог сменить костюм и прическу, но все же оставался придворным, употребляя десять слов там, где хватило бы одного.

— Я бы хотела, чтобы ты не говорил так напыщенно.

— А как мне следует говорить?

— Откровенно.

— Значит, прямо: даму разгневало мое невнимание. Как и некоторые другие женщины, она решила отомстить.

Сирен прищурилась.

— Если ты предполагаешь, что я одна из этих женщин…

— Ты несправедлива ко мне, — сказал он с уязвленным видом.

— Сомневаюсь.

Он склонился так, что его губы почти касались ее щеки.

— Что ты сказала? Я не совсем разобрал.

— Ничего. Ты уверен, что это было все?

— Все? Ты понимаешь, что меня чуть не оставили гнить в самом мрачном углу Бастилии? Указ о, пожизненном заключении был подписан, дверь в подземелье крепко заперта. Меня спасло только вмешательство моего друга Морепа.