«Нет, – сказал фермер. – Их совсем нет. Их увезли в полицейской машине».

Тут очень речисто вступила его жена. Едва она пришла, спустившись с холма, как увидела солдат, уводящих пожилую пару. Она побоялась подойти поближе. А жалованье ей не плачено с октября. Она заберет, сказала она, все банки с вареньем, какие только есть в кладовой.

Круг вошел в дом. Стол был накрыт на четверых. Давид попросил вернуть ему игрушку, которую, как он надеялся, его отец не потерял. На кухонном столе лежал кусок сырого мяса.

Круг сел. Фермер тоже вошел в дом и стоял, поглаживая седеющий подбородок.

«Не могли бы вы отвезти нас на станцию?» – спросил Круг через некоторое время.

«У меня могут быть неприятности», – сказал фермер.

«Бросьте, я предлагаю вам больше, чем полиция когда-либо заплатит вам за все, что вы для них сделаете».

«Вы-то не полиция, так что не можете меня подкупать», – ответил честный и щепетильный старик.

«Стало быть, отказываетесь?»

Фермер молчал.

«Что ж, – сказал Круг, поднимаясь, – боюсь, мне придется настоять. Мальчик устал, а я не намерен нести его с чемоданом на руках».

«О какой сумме идет речь?» – спросил фермер.

Круг нацепил очки и раскрыл бумажник.

«По пути заедем в полицейский участок», – добавил он.

Зубные щетки и пижамы мигом были сложены в чемодан. Давид воспринял внезапный отъезд с полной невозмутимостью, однако предложил сначала что-нибудь съесть. Добрая женщина принесла ему печенье и яблоко. Пошел мелкий дождь. Шляпу Давида найти не удалось, и Круг отдал ему свою – черную, с широкими полями, но Давид все время снимал ее, потому что она закрывала ему уши, а он хотел слышать хлюпанье копыт и скрип колес.

Когда они проезжали мимо того места, где за два часа до того на деревенской изгороди сидел человек с густыми усами и блестящими глазами, Круг заметил, что на жерди вместо него сидит пара rudobrustki или зарянок [небольшие птички, родственные дроздам] и что к ограде прибит квадратный кусок картона. На нем чернилами (уже слегка оплывшими из-за мороси) было грубо выведено:

Bon Voyage![31]

Круг обратил на это внимание возницы, который, не поворачивая головы, заметил, что в наши дни (эвфемизм для обозначения «нового режима») происходит много необъяснимого и что лучше не изучать текущие явления слишком пристально. Давид потянул отца за рукав, он хотел знать, о чем речь. Круг объяснил, что они обсуждали странные манеры людей, устраивающих пикники в унылом ноябре.

«Я лучше отвезу вас прямо на станцию, хорошие мои, а то, боюсь, не поспеете на час сорок», – наудачу сказал фермер, но Круг велел остановиться у кирпичного дома, в котором располагалось начальство местной полиции.

Круг слез и прошел в конторскую комнату, где бородатый старик в расстегнутом на шее мундире прихлебывал из синего блюдца чай, дуя на него между глотками.

Ему об этом ничего не известно, сказал он. Арест произвела Городская Стража, а не его отделение. Он мог только предположить, что их отвезли в какую-нибудь городскую тюрьму как политических преступников. Он посоветовал Кругу прекратить лезть не в свое дело и благодарить Бога, что его самого не было в доме во время ареста. Круг ответил, что, напротив, он намерен сделать все, что в его силах, чтобы выяснить, почему двух пожилых и уважаемых людей, мирно живших в деревне многие годы и не имевших никакого отношения к —

Полицейский, прервав его, сказал, что лучшее, что может сделать профессор (если Круг и впрямь профессор), это держать рот на замке и уехать из деревни. Он снова поднес блюдце к обросшим шерстью губам. Рядом сгрудились двое молодых полицейских и принялись глазеть на Круга.

Он постоял там с минуту, глядя на стену, на плакат, обращающий внимание на бедственное положение пожилых полицейских, на календарь (в чудовищной копуляции с барометром); подумал было о взятке, но решил, что здесь действительно ничего не знают, и, пожав своими тяжелыми плечами, вышел.

Давида в повозке не было.

Фермер обернулся, посмотрел на пустое сиденье и сказал, что мальчик, видимо, пошел за Кругом в участок. Круг вернулся. Старший взглянул на него с раздражением и подозрением и сказал, что видел в окно, как подъехала повозка и что никакого ребенка в ней не было. Круг попытался открыть другую дверь в коридоре, но она была заперта.

«Прекратите, – прорычал полицейский, теряя самообладание, – или мы вас задержим за хулиганство».

«Верните моего ребенка», – сказал Круг (другой Круг, задушенный горловым спазмом и сердечной колотьбой).

«Попридержи коней, – сказал один из молодых полицейских. – Здесь тебе не ясли, детей тут нет».

Круг (теперь человек в черном, с лицом из слоновой кости) оттолкнул его в сторону и снова вышел. Прочистив горло, он взревел, призывая Давида. Двое деревенских жителей в средневековых kappen, стоявших около повозки, воззрились на него, затем друг на друга, а затем один из них повернулся и посмотрел куда-то в сторону.

«Вы не – ?» – спросил Круг.

Но они не ответили и снова переглянулись.

Нельзя терять голову, подумал Адам Девятый, – поскольку к тому времени уже возникло немало таких серийных Кругов: один шарахался туда-сюда, как растерянный искатель-растяпа в игре в жмурки; другой воображаемыми кулаками разносил на куски картонный полицейский участок; третий бежал по туннелям кошмара; четвертый, спрятавшись вместе с Ольгой за деревом, наблюдал, как Давид на цыпочках обходит другое дерево, все его тело готово встрепенуться от ликования; пятый обыскивал лабиринтообразное подземелье, где-то в глубине которого опытные лапы пытали пронзительно кричащего ребенка; шестой обнимал сапоги подонка в униформе; седьмой душил подонка среди хаоса перевернутой мебели; восьмой находил маленький скелет в темном подвале.

Тут можно упомянуть, что на безымянном пальце левой руки Давид носил детское колечко с эмалью.

Он уже собрался было вновь атаковать полицейский участок, но заметил, что вдоль его кирпичной стены тянется узкий проулок, заросший по сторонам пожухлой крапивой (двое крестьян уже не раз поглядывали в ту сторону), и свернул в него, больно споткнувшись при этом о бревно.

«Гляди в оба, береги мослы – пригодятся», – с добродушным смешком сказал фермер.

В проулке босой золотушный мальчишка, одетый в розовую рубаху с красными заплатами, запускал волчок, а Давид стоял и смотрел, заложив руки за спину.

«Это невыносимо! – крикнул Круг. – Ты никогда, никогда не смеешь вот так исчезать. Ни слова! Да, я буду вести тебя за руку. Влезай, влезай».

Один из крестьян с рассудительным видом слегка постучал себя по виску, и его приятель кивнул. Стоявший за открытым окном молодой полицейский нацелился огрызком яблока в спину Круга, но его остановил более степенный товарищ.

Повозка тронулась. Круг поискал