— Она что-нибудь сказала?

Адам потер глаза большим и указательным пальцами и подавил зевоту.

— По крайней мере, она ничего не просила передать.

— А она… Мы надеялись, ты привезешь ее обратно.

— Поздновато тебе это в голову пришло, — сказал Адам и отвернулся. Кто-то с грохотом спускался по лестнице.

— А вот и она, — сказала Эвелин, когда Пепи вынырнула из-под пластмассовых полосок занавески.

Адам двинулся ей навстречу, они расцеловались.

— А ты все хорошеешь! — сказал он.

— Здорово, что вы приехали, — сказала Пепи.

— Да, — сказал Адам тихо, — я тоже рад.

— Мне кажется, — сказала Эвелин, — что сейчас ей костюм даже больше идет, чем в прошлом году, может такое быть?

Адам посмотрел на Пепи, которая, кажется, не знала, что ей делать и что говорить.

— Ты уже завтракала? — спросил он.

Пепи кивнула:

— Можно с вами посидеть?

— Ни в коем случае, — отрезал Адам, взял ее за руку и подвел к столу.

— Пойду за чашкой схожу, — сказала Пепи.

— Тут есть, — отозвался Михаэль, — я уже налил.

Пепи села рядом с Адамом:

— Мне так неудобно, что моя мама загружает тебя работой для Магды Ласло, сейчас, во время отпуска, это просто невозможно, ужас…

— Нет, совсем нет!

— Ну разве ты можешь ответить иначе, ты слишком воспитан…

— Нет! — сказал Адам с набитым ртом. — Наоборот, я же люблю это делать!

Пепи покачала головой.

— Пепи, правда, поверь, Адам не умеет ездить в отпуск. Когда ему нечего делать, он страдает, ты же сама видела.

— Но здесь? Здесь так не должно быть. Ты все еще куришь?

— Конечно.

— Мне однажды уже пришлось сдать его в химчистку, и он теперь уже больше не пахнет вами, вашим домом. Хочешь яичко, Адам? Свежее, только из-под курицы, четыре с половиной минуты? Я не забыла, четыре с половиной! И пирог, мама испекла. Ради тебя она сегодня даже церковь прогуливает.

Пепи взяла пустой кувшин из-под молока и пошла в дом.

— Еще и пирог есть? Ты смотри-ка, — сказал Михаэль и приподнял кофейник.

— Спасибо, — сказал Адам. — А молоко еще осталось?

— Судя по всему, оно в работе.

Эвелин пододвинула к нему сахарницу.

— Ты не должен верить всему, что говорит Мона.

— Чему конкретно я не должен верить?

— Ладно, не важно. Главное, чтобы она дома не вела себя, как здесь.

— В этом ты можешь быть уверена.

— Она так сказала?

— По крайней мере, с тобой это никак не связано.

— Со мной не связано? У меня сложилось другое впечатление.

— Вы не можете о чем-нибудь другом поговорить? — спросил Михаэль, намазывая рогалик маслом. — Уехала, и слава Богу! Она и так довольно долго тут атмосферу портила.

— Мона переборщила. По крайней мере, она сама так сказала.

— Правда? — спросила Эвелин.

— Ты меня спрашиваешь? Тебе бы надо это знать. Но что Михаэль… ну то есть что ты хотел на ней жениться, это даже я знал.

— Адам, не нужно тут, правда…

— Но он прав, — сказал Михаэль. — Я ей обещал. Я обещал жениться на ней, чтобы она могла выехать. Но что на этом основании она предъявляет какие-то претензии, что она считает, что может мне указывать, а потом еще и грозится на меня заявить, это неправильно, так нельзя.

— Она это говорила? — спросил Адам. — Она тебе угрожала?

— Ив, Эвелин все слышала.

Михаэль закурил сигарету.

— Этого тебе твоя новая подружка, видно, не рассказывала. Поэтому я и надеялась, что вы вернетесь вдвоем. От нее всего можно ожидать. Даже Габриэльша Моны боялась, ты только подумай — начальница и боится официантки.

Адам взял кусок белого хлеба и сделал себе бутерброд с салями и кусочком сыра.

— Как бы то ни было, я рада, что Генрих не подвел. На него действительно можно положиться.

— Генрих?

— «Вартбург» Адама. Это имя еще его отец придумал.

— Ты называешь свою машину Генрихом?

— А что тут смешного?

— Никогда еще такого не слышал.

— Это вы себе каждые два года новую покупаете, а старую в металлолом сдаете. У нас они, как члены семьи.

— У моей пробег триста тысяч, и я…

— Триста тысяч километров?

— Правда-правда.

Михаэль стряхнул пепел в подставку для яиц, стоявшую на его тарелке.

— Тогда она тоже уже заслужила имя. Как насчет Габриэлы, по-моему, подошло бы, красная Габриэла? У нас одно время была Изабелла, наш первый «трабант», серый с серой крышей, — у вас бы, наверное, сказали, цвета слоновой кости.

— Jó napot! — Около их стола очутилась женщина — дама в шляпке и с блестящими светло-розовым блеском губами. Костюм в мелкую черно-белую клетку был ей немного маловат.

Она спросила что-то по-венгерски. Когда она произнесла имя «Эржи» и указала на открытую дверь, у нее из рук, разлетевшись по садовой дорожке, выпала стопка журналов.

— Какой пассаж, — сказал Адам и вскочил с места, чтобы помочь ей.

— Köszönöm, köszönöm szépen! — восклицала она полушутя, полусерьезно и не остановилась даже тогда, когда все журналы уже были подняты с земли, а Пепи и госпожа Ангьяль подошли поздороваться.

— Köszönöm.

— Это Магда, — сказала Пепи, — наша подруга.

Магда за руку поздоровалась с каждым из присутствующих, для нее освободили место, госпожа Ангьяль принесла чашку и для нее. Пепи поставила на стол стаканчик с яйцом. Адам, который держал в руке журналы, остановился и начал листать верхний, то и дело посматривая на Магду. Шляпка, которую она попыталась поправить, съехала набекрень, что придавало Магде лихой вид.

Михаэль взял кофейник, налил ей кофе, задул свечку в высокой подставке под чайник и снял крышку с сахарницы.

Магда посмотрела на Михаэля сияющими глазами и что-то сказала Пепи.

— Госпожа Ласло говорит, что она очень рада видеть вас здесь.

— А я-то как рад, здесь просто чудесно.

Он с улыбкой взглянул на Эвелин.

Пепи перевела. Они помолчали, потом Магда снова нагнулась к Пепи и начала шептать ей что-то на ухо. Чем дольше она шептала, тем сильнее хихикала. Пепи же, поначалу склонившаяся к ней, теперь сидела очень прямо и с серьезным видом смотрела перед собой. Окончив шептать, Магда разразилась хохотом.