Я не сдержал смеха, пока вылезал из кожаного кресла, покидая остальных на Брюса Форсайта. Парень впереди негодующе обернулся. На щеках его блестели слезы.

За последние несколько дней выяснились два обстоятельства. Первое — в «Дейли мейл» вышла статья под заголовком «Студентка Джен снималась в фильме для взрослых», утверждающая, что Дженнифер была чуть ли не профессиональной порноактрисой.

И второе, куда более значительное. Робин Уилсон, мистер Телеискренность, стал главным подозреваемым. Газеты балансируют на грани клеветы, публикуя нарезку расплывчатых кадров из его телевыступления и задаваясь вопросами о его «отношениях» с Джен, ханжески добавляя, что «в настоящий момент других подозреваемых у полиции нет».

А Уилсон на это: констебль Плоуд его четыре раза таскал в участок (на Милл-роуд) и, «замучив» допросами, всякий раз отпускал. Но домой вернуться у него пока не получается. Лестничную клетку у его комнаты в Клэр-колледже огородили и опечатали, а саму комнату раскурочили. Сбили штукатурку со стен, подняли ковры, отодрали доски пола, потолок тоже сняли, но потом вернули все перекрытия на место, заново спрятав средневековую пыль, которую вдыхала когда-то леди Элизабет де Клэр (леди де Бург), благотворительница, пожертвовавшая на колледж немалые деньги вскоре после его основания в 1326 году.

Никаких улик.

Пока. Полагаю, это дело времени. На лекциях все старались держаться от Уилсона подальше; особенно женщины, вид у них был испуганный. Статистика свидетельствует о том же: восемьдесят пять процентов убитых женщин стали жертвой кого-то из родных или близких. Роб, конечно, симпатичный, особенно по телевизору, — современный, деликатный, ни словом не заикнулся о мужском превосходстве. И все же он мужчина, и доверять ему не стоит.

Завтра вечером следствие разыграет возвращение Дженнифер домой — «Последнюю прогулку Джен». Последнюю известную жителям нашего городка.

Есть у меня к следователям один вопрос. Почему она обошлась без своего «верного велика»? И где этот велик? Разве мистеру Плоуду это не интересно?

Кто получит роль Дженнифер, ясно было сразу. Разумеется, Ханна.

Роль без слов, без действия, я бы сказал — проходная, но Ханна вживалась в нее двенадцать часов, будто актриса-дебютантка.

Она отсмотрела раз тысячу наш ирландский фильм, чтобы скопировать походку Джен, движение бедер, осанку, взмахи рук. В Лимингтоне изучала старые фотоальбомы, запоминая характерный поворот головы и наклон плеча, разговаривала с родителями за чаем с чуть размякшим крекером «Рич ти», впрочем, возможно, к ее приезду были куплены свежие, хрустящие. (Тюльпаны, судя по фото в «Гардиан», успели выбросить.)

Ханна сидела в балетных гетрах, стянув нечесаные волосы (некогда прихорашиваться!) махровой резинкой на затылке, дымила, будто капрал инженерного корпуса, и, кусая ногти, снова и снова всматривалась в кадры. Потом молча вставала и начинала расхаживать взад-вперед по дощатому полу просмотрового зала Киношколы, вновь и вновь корректируя движения бедер — на дюйм, на полдюйма. Ханна уверяла, что это потяжелее Стриндберга, а изматывает хуже Брехта. Она то и дело всхлипывала, а констебль Кеттл не сводила с нее обалдевших глаз: вот человек выкладывается!

Операция «Прогулка» состоялась прошлым вечером, через две недели после дня Исчезновения (что важно, в пятницу, как тогда). Нам всем хотелось посмотреть, но в конце Малькольм-стрит выставили ограждение и никого не пускали. За ограждением были Ханна, констебль Кеттл, инспектор Пек, родители Дженнифер, съемочная группа Би-би-си (камера, осветительное и звуковое оборудование, ассистент, его дублер, в соответствии с обновленными правилами охраны труда, транспорт, питание, и все по тройной ставке, надо думать, время-то за полночь). Плюс такая же команда из «Панорамы Восточной Англии».

На пересечении Джизес-лейн и Малькольм-стрит столпилось десятков пять фотографов со здоровенными блицами. Их загнали в узкую клеть, как скотину на базаре. Фотографы, впрочем, не возражали.

Ханна, закутанная в плед, стояла возле дома, где происходила вечеринка, — это примерно посередине Малькольм-стрит, справа, если идти на север, и жадно затягивалась, все еще ощущая себя за кулисами.

Молли, Энн и Ник, делившие жилье с Джен, торопливо протиснулись сквозь толпу, чтобы поздороваться с ее родителями и пожелать удачи Ханне, но получили приказ вернуться за ограждение. Ханна вошла в дом и закрыла дверь.

Пек что-то говорил в микрофон на лацкане. Проверял, вероятно, все ли готово. Наконец он, подняв руку, махнул своему помощнику на Джизес-лейн, тот крикнул:

— Начали!

Дверь распахнулась. По ступенькам крыльца плавной поступью сошла на тротуар молоденькая блондинка: Ханна в парике. Постояв секунду, повернулась направо. Откинула волосы назад, заправила за уши. Я подумал о двух маленьких родинках на шее: ей их нарисовали?

Блондинка бросила сигарету в урну (Джен почти не курила), выпрямилась и пошла.

В сером свете натриевого фонаря я разглядел темно-синюю куртку, такую же, как у Джен: куртка самой Джен, видимо, пропала с ней вместе. Под курткой был серый свитер, но воротник не «хомутом», а «поло», синие клешеные джинсы, ботинки на платформе.

Она зашагала по серой мостовой, прочь от нас, легко и уверенно; счастье бытия в каждом жесте, упоение жизнью — все как у Джен; если не считать малости, это и была Дженнифер: я чувствовал запах ее волос, ее кожи, и как она бросалась по холоду к газовому обогревателю в толстых лыжных носках и думала о коте на крыше.

Она, эта девушка, шла не спеша, словно стараясь не выказать кипящего в ней веселья и жизнелюбия, чуть покачивая узкими бедрами, прочь от нас, потом свернула направо и исчезла в тумане, в мареве Болотного края.

Господи, господи, как же тяжело.

Хоть за учебу удалось себя засадить, уже полегче. Если честно, я так часто посещал лекции по истории на факультете Джен, что почти не бывал на своих. Уэйнфлит говорит, что я наконец «вошел в колею». Только вот куда ведет эта колея? К диплому с отличием или «сами-знаете-чему», как выразилась в письме к своим Джен? А дальше — «академические круги». То есть безденежье, зависимость от грантов, «исследовательская работа», вечное студенчество, плавно переходящее в маразм. И остаток жизни пройдет в захолустье типа Уэльского университета.

То ли дело Министерство иностранных дел.

Я все чаще склоняюсь к этой мысли. Сам я туда не стремился. Однако приятно, что Вудроу вспомнил именно обо мне. Все-таки случается в жизни и хорошее. Хотя чаще наоборот. Но уж раз судьба подкидывает хорошую карту, отказываться глупо.

С нее и ходи. Держись струи, как любит говорить Стеллингс, открывая очередную бутылку пива.

Энглби из Форин-офиса. Воображаю, какие рожи сделаются у Уингейта, Худа и Бейнса. Нет, увидеть их — не дай бог, ни за что на свете. Но представить — запросто. Кстати, случайно узнал от одного придурка, тоже из Чатфилда (он учится в Сент-Джонс-колледже), что Бейнсу пришлось уйти из Оксфорда из-за мигреней и эпилептических припадков. Жизнь — она такая.