– А ведь это очень разумные слова! – восторженно воскликнул Зэрэн, внимательно слушавший Кокэчу, оглядываясь на стариков. – Очень верно он говорит: нам нужен сильный нойон, который усмирит этих недоумков. А раз это верно, значит, верно и то, что вождем должен быть такой, как этот сын Есугея.

– Видно, и вправду нет другого пути, – прижатые доводами шамана, уже соглашались другие. – Пусть будет он.

– Ладно, теперь мы хоть знаем, кто это будет.

– А то, что прошлым летом он исчез бесследно, будучи в плену у Таргудая, – добавил Кокэчу, – то это сами боги ему помогли. Ведь каждому ясно, что невозможно исчезнуть из такого многолюдного куреня, если не помощь небожителей. Значит, он им нужен – для дела. А тем, кто умеет думать, это должен быть знак того, что этот человек избран богами, чтобы править народом.

– Воистину так! – уверенно воскликнул Зэрэн. – Иначе и быть не может.

Старики задумчиво качали головами.

* * *

Всю минувшую осень Кокэчу был занят учебой у старых шаманов; отрешившись от всего другого, он настойчиво заострял свой ум, углублялся в знания древних тайн. Все это время он почти не следил за тем, что происходило в степи среди людей. Изредка приезжая к отцу, узнавал новости, а тот поскорее отправлял его обратно, отваживая от грозных событий в племени.

За последнее время ему многое открылось в шаманских искусствах. Во сне он все чаще стал летать к звездам, все лучше узнавая небесные пути. Еще чаще уходил он в нижний мир, провожая души умерших, встречался там со своими дальними предками-шаманами и те учили его, открывая новые знания.

Еще в начале осени Кокэчу прошел свое второе посвящение и получил шаманские трости, на которых он мог летать по небу. Видения его в последнее время стали ясными и четкими, почти как наяву. Тогда он и увидел в крепко выгнанном хорзо, что Тэмуджин скоро станет властителем и у него будет большой улус. Сначала, не имея твердой уверенности в своих новых способностях, он не совсем поверил своему открытию и выжидал, глядя, на чем другом он мог бы проверить свое умение. Вскоре ему представился подходящий случай. К этому времени борджигины пошли в поход на керуленских монголов и он, посмотрев опять же в хорзо, увидел, что те дважды будут разгромлены южными – скоро это полностью подтвердилось. Тогда-то Кокэчу и уверился окончательно в своей новой способности видеть будущее. Соблюдая совет старых шаманов: никому не говорить, не показывать в первое время свои умения, он не сказал об увиденном даже своему отцу. Но в то, что Тэмуджина вскорости ожидает властвование в собственном улусе, он поверил твердо. И он хорошо помнил о слабом месте Тэмуджина – из-за острого чувства справедливости тот всегда испытывал чувство долга перед тем, кто оказал ему какую-нибудь услугу. И Кокэчу по-прежнему рассчитывал взять его на этот крючок, чтобы влиять на него.

В последние полмесяца Кокэчу был в поездках по ононской долине, ночуя в степи один, у костра. В одну из этих ночей он снова увидел Тэмуджина во сне – будто тот уже стал во главе своего улуса: сын Есугея на белом жеребце, с отцовским знаменем в правой руке выступал перед народом; всадники в доспехах и при оружии, выстроенные в ровные колонны, кричали ему: «Тэмуджин-нойон!..»

И Кокэчу понял, что мечта Тэмуджина вернуть отцовский улус свершится совсем скоро и тут же почувствовал: что-то другое, кроме их, с отцом Мэнлигом, помощи, движет того по пути к цели. Это встревожило Кокэчу.

А еще задолго до этого, в самом начале зимы, у него с отцом состоялся разговор о Тэмуджине: о том, когда им начинать выдвигать его перед народом, и они не сошлись во мнениях. Отец стал остерегать его от поспешных действий, говоря, что положение в племени сейчас шаткое и пока нужно сидеть тихо, не высовывая голову.

– Надо еще выждать, – говорил Мэнлиг, – пусть люди еще помучаются в этой войне, зато потом они будут послушны.

Но Кокэчу уже тогда явственно осознавал, что восхождение Тэмуджина стремительно близится – будто все шло само собой, независимо от их помощи и вмешательства. И теперь, увидев свой второй сон, он крепко задумался о том, как бы не упустить время. Будущее свое он связывал только с Тэмуджином – среди молодых нойонов он не видел никого иного, кто годился бы в ханы. И он решил больше не ждать и начинать возглашать народу о будущем хане Тэмуджине – народ разнесет его пророчества, слухи дойдут до ушей самого Тэмуджина, и тогда он будет благодарен ему и почувствует обязанность перед ним.

Он возвращался с Онона на верховье Керулена, к отцу, чтобы поговорить с ним еще раз о Тэмуджине, когда встретил в степи стариков. Послушав их разговоры, он уже без сомнений решил открыто сказать им о будущем хане. Знал он, что отец не одобрит его за это и опять будет говорить, что, мол, рано и опасно, но Кокэчу был уверен в своей правоте.

«Стареет отец, – снисходительно подумывал Кокэчу о нем, – ум замедляется, становится пугливым, но я-то знаю свой путь… я теперь знаю все».

В борджигинских куренях прошли похороны, отшумели поминки по ушедшим. Понемногу отдалялись, тускнели в памяти кровавые дни.

Рода приходили в себя после удара, однако перенесенное горе ожесточило народ. Люди всюду озлобились, растеряли былое почтение к нойонам, а некоторые из самых дотошных начали доискиваться причины обрушившейся на них напасти. В разговорах среди людей то и дело слышалось:

– Что довело нас до такой жизни?

– Кто виноват в этом?

– Куда нас ведут эти нойоны?..

Поначалу люди тихо роптали у своих очагов, либо собираясь между юртами, подальше от нойонов. Однако общее горе, накопившись, вскоре всколыхнуло их, окончательно сорвало с них покров смирения перед старшими. Все больше смелея, люди уже открыто приставали с вопросами к нойонам и старейшинам.

В баруласском курене харачу, придя к юрте своего нойона, вызвали его на разговор. Нойон, властный тридцатилетний мужчина с седеющими по вискам волосами, вышел, настороженно оглядываясь, прошел сквозь толпу вперед. Его тут же окружили тесным кольцом. В лицах простых воинов кипела еле сдерживаемая злоба. Многие открыто сжимали в руках увесистые кнуты, другие держались за рукояти заткнутых за поясами ножей.

– Ответьте нам, зачем вы повели нас на керуленские рода? – посыпались нетерпеливые вопросы. – Кто из вас придумал эту глупость?

– Вы говорили нам: все обогатитесь, пригоните лошадей и коров, заживете новой жизнью. Где эта новая жизнь?

– Было плохо, стало еще хуже. Куда вы нас завели?

Нойон, опешенный невиданным напором харачу, опасливо глядя на искривленные яростью лица, неуверенно оправдывался.

– Не я один решил идти в этот поход, – скрывая в голосе дрожь, стараясь удержать на лице строгое выражение, отвечал он. – Это было решено всеми нойонами на совете у тайчиутского Таргудая.

– Что нам ваши советы? – в лицо ему, шепелявя и брызгая слюной, натужно кричал седой беззубый старик. – Чего путного вы там можете придумать? Вы нам детей да внуков верните!