– Да, сейчас мы с тобой побеседуем! – рявкнул Лиф и потащил его за высокий забор, окружавший маслобойню. Там не было ни души, и Расмус оказался здесь беспомощной добычей.

Лиф с силой потряс его за плечи.

– Отвечай быстро, не то будет худо. Где твой приятель, этот бродяга?

– Оскара забрали в полицию, – устало ответил Расмус.

Он уже устал бояться, а убить его всё же они, поди, не посмеют.

Лиф и Лиандер молча переглянулись. Видно, они были напуганы ещё сильнее, чем Расмус.

– Он влип, – сказал Лиандер. – Да, Хильдинг, ты знаешь, на кого он будет валить вину. Пора нам смываться отсюда быстрее ветра.

Лиф удержал Расмуса железной рукой:

– Говори быстро, при себе были деньги у Оскара, когда его взяли?

Расмус не мог догадаться, лучше сказать «да» или «нет», и потому промолчал. Но Лиф стал сильно трясти его, будто думал, что ответ застрял у мальчишки в горле и нужно вытряхнуть его оттуда.

– Что он сделал с деньгами?

– Спрятал их, – ответил Расмус. – В потайном месте. Я не знаю где.

– Хильдинг, нельзя терять время! – нервно сказал Лиандер.

– Помолчи, – оборвал его Лиф. – Ясное дело, он будет во всём винить нас. Но, если мы смоемся, это будет для нас то же самое, что признаться ленсману, мол, мы виноваты. Нет, остынь, тут, как никогда, нужна выдержка.

Он повернулся к Расмусу:

– При тебе допрашивали Оскара?

Расмус покачал головой.

– Ленсман ещё не допрашивал Оскара, он обедает в гостях. Ушёл на целый день.

Лиф радостно свистнул:

– Понятно, ведь фру Русен празднует пятидесятилетие. Слава Богу! Значит, ленсман весь вечер просидит на постоялом дворе и допрашивать не будет. Ну а завтра может быть уже поздно.

Он наклонился к Лиандеру и что-то шепнул ему на ухо. Расмус не расслышал его слова. Они долго шептались у него над головой, и потом Лиф сказал:

– Послушай-ка, карапуз, что ты скажешь, если мы вытащим для тебя Оскара из кутузки?

Расмус с недоумением уставился на него. Ясное дело, он больше всего на свете хотел, чтобы Оскар был на свободе. Но чтобы Лиф и Лиандер хотели освободить его?! Этого он никак не мог понять. Неужто в них есть хоть что-нибудь хорошее? Может, они пожалели его потому, что он остался один? Внезапно он почувствовал себя таким одиноким! При мысли о том, как ему одиноко без Оскара, на глазах у него выступили слёзы, и он тихо пробормотал:

– Да, спасите Оскара, будьте так добры.

Лиф больно ущипнул его за шею.

– Мы ужасно добрые, будь уверен. Только навостри уши, слушай, что я тебе говорю, и запоминай. Во-первых, ты пойдёшь к Оскару и всё ему расскажешь.

Расмус испуганно посмотрел на него:

– Не могу, они меня схватят и отправят назад, в приют.

Лиф потерял терпение:

– Будешь делать, что мы тебе говорим! Как только стемнеет, ты прокрадёшься к Оскару. Тюрьма находится в маленьком доме во дворе у ленсмана.

– А если там караулят полицейские? – спросил Расмус.

– Никто там не караулит. Они заперли Оскара и ушли. А ты можешь подобраться к окну с решёткой на задней стене.

Расмус кивнул. Это не так уж страшно. Ради Оскара он готов был на всё.

– И ты скажешь ему, что мы придём и выпустим его сегодня ночью. Дядя Лиандер большой мастер по отпиранию замков.

– Не болтай лишнего, – грубо оборвал его Лиандер. – Мы придём и выпустим его, но при одном условии, понятно?

– Да, значит, вот какое дело, – продолжал Лиф. – Пусть гонит все деньги, ясно? Нам срочно надо сменить климат, а на это нужны деньжата.

– А если Оскар не согласится? – с испугом спросил Расмус.

– Ему достанется ожерелье, – сказал Лиф. – Пусть не говорит, что мы поступаем не по совести.

Видно, эти люди не знали Оскара. Они думали, что Божью Кукушку можно подкупить ожерельем. Они, конечно, думали, что он забрал деньги и ожерелье для себя. Нет, они не знали Оскара.

– А вдруг он всё-таки не захочет? – повторил Расмус.

Лиф разозлился:

– Я понимаю, что ума у него мало, но не круглый же он идиот! Спроси у него, может, он собирается сидеть там долгие годы? Ведь винить во всём станут его, а не нас. Так ему и скажи. Уж я сумею его убедить. И между прочим, нечего и спрашивать Оскара, хочет он этого или нет. Один револьвер он у нас свистнул, но мой-то при мне остался, и я прихвачу его нынче ночью, так ему и скажи.

Расмус получил ещё кучу наставлений. Ему было велено спрятаться за поленницей дров во дворе маслобойни и лежать там до вечера. Ни за что не показываться на улицах, чтобы не влипнуть. И он сам, и Оскар не должны говорить, что знают Лифа и Лиандера.

– Ты пойдёшь туда, как только начнёт темнеть, – приказал Лиф. – Когда сделаешь, что мы тебе велели, вернёшься сюда и будешь ждать нас. Мы придём за тобой в двенадцать ночи.

– Но я есть хочу, – сказал Расмус. Он сунул руку в карман и достал две пятиэровые монетки, которые Оскар дал ему. – Можно я схожу и куплю на них пару булочек?

– Никуда ты не пойдёшь! Давай сюда деньги!

Лиф схватил монетки, и они оба ушли.

Расмус сидел за поленницей, сам не свой от возмущения. Что за проклятые бандиты! Им бы только грабить и грабить, час от часу не легче! Грабёж в Сандё был подлый, разбойный. Обокрасть фру Хедберг – поступок ещё подлее. Но отобрать у него монетки – подлость неслыханная!

Но он плохо знал Лифа. Через пять минут тот вернулся, протянул мешочек и сказал:

– На, ешь! И сиди тихонько за поленницей, не двигайся с места до поры.

И он исчез. Расмус долго смотрел ему вслед. Странные, однако, эти жулики. То они гонятся за тобой, как дикие звери, то несут тебе булочки!

Он открыл мешочек и заглянул в него. Тут он ещё сильнее удивился. Там было пять булочек с корицей, каждая по две эре. Всего на десять эре. А кроме этого было сахарное печенье и пряники. Это Лиф купил уже на свои деньги. На мгновение Расмус готов был даже похвалить Лифа. По крайней мере, не придётся умирать с голоду в этой тюрьме.

Да, ведь он сидел почти что в тюрьме, в тесном промежутке между поленницей и забором, похожим на узкий и длинный тюремный коридор. Правда, с двух сторон здесь есть выход, заключённые из него могли бы и убежать. Тюрьма должна быть хорошенько заперта.

Он взял несколько поленьев, заложил ими оба прохода и стал воображать, будто он и вправду узник Эльвборгской крепости, как тот человек в песне Оскара:

…в железной клетке я сижу теперь.

Ах, я несчастный узник, бедный зверь!..

Но, видно, не так уж страшно сидеть в тюрьме, ему даже нравилось здесь.