И вот, спустя ровно неделю после первой встречи, в тот же самый час мы сидели в том же самом кафе с потолками под дерево и люстрами «под старину». Только теперь по правую руку от меня разместилась «группа поддержки» в лице Эндрю — Андрея Рубиньша.

— Верунчик, — ласково говорил последний, — даже я, профан в детективном деле, вижу, что ты темнишь. В чем дело, киска?

«Верунчик», «киска»… Пожалуй, он стоит этого «Эндрю», которым она его наградила! А я еще хотела когда-то стать с ним одним целым…

— Нет, я просто не понимаю, Эндрю! — Референтша забарабанила по столу пальцами с розовым лаком и надула розовые губки. — Сперва твоя пани адвокат, а теперь и ты… Что вы, собственно, от меня хотите?

— Ты же слышала, что спросила Таня: бабушка говорила тебе что-нибудь про драгоценную брошь «Поцелуй розы»? Ведь вы с ней прекрасно поладили, так что она могла…

— Андрей, я в конце концов могу обидеться! Я уже не помню, сколько раз говорила и ей, — она небрежно кивнула в мою сторону, — и тебе, что ни о каких брильянтах я ничего не слышала. Хватит меня доставать этим! Сам подумай: когда твоя бабушка могла рассказать мне что-то по секрету, если я была у нее всего два раза, и оба — с тобой?!

— Неправда, Верунчик. Во второй раз ты пришла к бабуле раньше меня — почти на полтора часа. После старого Нового года, помнишь? Мне пришлось тогда задержаться в фирме.

Верунчик саркастически улыбнулась, готовая разбить доводы противной стороны, но я опередила ее. Неожиданно на меня снизошло вдохновение.

— Послушай, Вероника! Может, хватит валять дурака, а?

Я, не торопясь, прикурила от зажигалки, поднесенной Андреем, затянулась — и только тогда продолжала, глядя прямо в ее вытаращенные глаза:

— Мне давно известно все, что ты можешь нам сейчас рассказать, и даже больше. От тебя я добивалась только чистосердечного признания, которое могло бы облегчить твою участь. Но, похоже, мне его не дождаться. Мое терпение на исходе. У тебя осталось, — я взглянула на часы, — пятнадцать минут на исповедь. Потом твой обеденный перерыв закончится, а я прямо отсюда отправлюсь в милицию и познакомлю следственную бригаду — Андрей этих ребят хорошо знает — с материалами, которые изобличают тебя с ног до головы. Ну так как — будем говорить или нет?

Дубровина молча смотрела на меня своим холодным рыбьим взглядом. Вместо нее заговорил обладатель еще одной пары выпученных глаз — голубых, как осеннее небо.

— Вероника, что это значит?!

— Эндрю, не слушай ее, она врет! — заверещала очнувшаяся секретарша, пардон, референтша. — Она не могла… То есть, я хочу сказать, у нее нет доказательств! Это все блеф!

— Блеф? Позвольте-ка вашу элегантную сумочку, маленькая врунья!

Не дожидаясь разрешения, я почти силой вырвала у нее из рук миниатюрную сумочку из коричневой кожи и, проигнорировав протестующие вопли хозяйки, ловко запустила два пальца в наружный кармашек, прихваченный застежкой. Затем продемонстрировала потрясенной публике крохотный — не более сантиметра — черный цилиндрик с «усами». Он чертовски напоминал таракана, но по глазам моих собеседников я увидела, что они уже обо всем догадались.

— Это «жучок», господа. Если кто-то еще сомневается, переведу с профессионального жаргона: микрофон. Да-да, милая Вероника, я следила за тобой в тот день — до позднего вечера. Ты, такая занятая девушка, правая рука шефа, вдруг сорвалась с работы — зачем? Чтобы встретиться со своей двоюродной сестрой, Риммой Гаджиевой. Тебе нужно было сказать ей нечто очень важное, но она не могла выслушать тебя прямо там. Поэтому вы договорились поужинать в кафе «Встреча» на углу нашего «тарасовского Арбата» в половине девятого. Проникнуть вместе с вами в отдельный кабинет этой забегаловки я не могла, поэтому я засунула эту штуку в твою сумочку. Таким образом я смогла не только слышать каждое ваше слово, но и записать ваш разговор на пленку. По-моему, отпираться дальше не имеет смысла, ты ведь не дурочка.

— Вы… Я не…

— Расскажи, расскажи своему «жениху», чем ты ответила на доверие его бабушки! Я-то знаю, пусть теперь он послушает.

Челюсть моего клиента отвисла. Он был не в состоянии проронить ни звука. Зато Вероника обрела дар речи.

— Не слушай ее, Эндрю! Зачем вы порочите меня при нем, вы… Интриганка! Вы же знаете, что я ни в чем не виновата, ни в чем! Разве только в том, что проболталась про эту брошку…

— Вероника… Ты все знала?!

— Да, Эндрю. Прости меня, пожалуйста, прости! Я очень виновата перед тобой и… перед твоей бабушкой. Она действительно рассказала мне, что у нее есть уникальная, очень дорогая старинная брошь — фамильная реликвия. Она сказала, что про эту вещицу не знаешь даже ты: все считают, что она погибла при пожаре. А на самом деле — уцелела. Но Варвара Петровна решила никому не говорить об этом: так спокойнее, когда никто не знает. Она боялась ограбления.

— Но я не понимаю, почему тогда она открылась тебе? — В голосе Андрея слышалось плохо скрываемое раздражение.

— Она сказала… Твоя бабушка очень обрадовалась нашей мнимой свадьбе, Эндрю. Она сказала, что всегда мечтала передать «Поцелуй розы» по наследству дочери или внучке. Но бог отнял дочь, а внучки у нее никогда не было. Варвара Петровна хотела видеть внучку во мне, понимаешь? Откуда же ей было знать, что наши отношения — только спектакль… Она сказала мне, что «Поцелуй розы» будет ее свадебным подарком.

— Невероятно…

Это было единственное слово, которым мог отреагировать на все услышанное законный наследник бабули Прониной. Я тоже могла бы подписаться под этой оценкой: ох, чудят наши старички, чудят… Хотя… Попробуй-ка, Таня, представить себя в шкуре семидесятисемилетней старушки. Поликлиника — собес — совет ветеранов: все, круг замкнулся! Плюс рынок с булочной да редкие чаепития с однокашницами… Болезни, «думы о прошлом далеком» и… одиночество. Леденящее душу одиночество в долгие зимние вечера. Брр… Внук, даже самый добрый и заботливый, — всего только внук, мальчишка, у него своя жизнь. Баба Варя мечтала о внучке, о девочке, в которой она увидела бы себя молодую, о наследнице, которой могла бы передать все, что накоплено за долгую жизнь. Нет, не чашки-ложки-поварешки и даже не сорок семь брильянтов в платиновой оправе, а то, что дороже сверкающих камней, что бог отпускает человеку драгоценными «каратами» порядочности, доброты и мудрости.

И вот на самом пороге вечности старушке кажется, что она встречает такую девочку! Ту, что может не только дать счастье любимому внуку, но и стать ее собственным продолжением. Но делиться духовным уже поздно: силы не те… И она готова без колебаний отдать свою единственную материальную ценность — ту, которую таила даже от родных и подруг. Отдать едва знакомой девчонке, быть может, авантюристке и проходимке…

Невероятно? Если смотреть со стороны — то да. А если изнутри — что же тут невероятного?

Конечно, эти мысли я оставила при себе. А моя детективная сущность задала между тем очень конкретный вопрос, не имеющий ничего общего с вечными ценностями: