– А ты не можешь ошибаться? – спросил князь.

– Жизнь его, вернее два пути, я видела явно, – ответила волхва, продолжая искать беглеца. – И ни на одном из них не было сегодня смерти.

– Корабли готовы, – окликнул волхву и Драгослава подошедший к ним Ставер. – Я чувствую их.

Волхва продолжала вглядываться в море. Если Витенег и остался жив, он мог проплыть незамеченным за многочисленными обломками порта. Легкомысленной ошибкой было оставлять его на палубе. Агнии большого труда стоило отыскать бывшего стража среди жителей Солнцеграда, чтобы в итоге потерять. Неужели она истолковала видения неверно? Сейчас нет времени браться за чару: Морской Царь Горыч вот-вот разрушит город так, что от столицы ничего не останется. Волхва закрыла глаза и попыталась найти сварогина. Но вокруг было слишком много боли и страданий, крики умирающих людей затмевали разум, не давая сосредоточиться на мыслях Витенега.

– Буду надеяться, что я ошиблась, и он мёртв, – прошептала наконец Агния и, отвернувшись от моря, сказала: – Сходим на берег.

– Буду ждать вашего Слова, – поклонился Ставер.

Драгослав и Агния сели в бортовую лодку, и поморы её спустили. Когда лодочка причалила к остаткам пирса, волхва, обратившись ящерицей, забралась князю на плечо. Драгослав ступил на каменный пирс и свободно вздохнул. Он давно ждал, когда почва под ногами вновь будет твёрдой.

Князь проследовал к Вратам. Белокаменные створы, на которых по-прежнему сиял Краколист, непоколебимым монолитом высились над грудой камней, в которую превратились Рароги. Драгославу сделалось не по себе. Если Врата, как гласят легенды, действительно строили Боги, то их нерушимость говорит о незыблемой власти Богов. И подумалось Драгославу, что даже самые страшные поступки всегда совершаются с Их позволения, и всегда за каждым таким поступком будет следовать его естественный итог. Не наказание, а следствие. Эта горькая свобода и есть дар, преподнесённый Богами своим детям.

– Пора, – прошептала ящерица князю. Драгослав кивнул, отвернулся от Врат и встал лицом к морю.

Явление Полоза

Берес

Агния зашептала. Её песня лилась, сливаясь с миром и дрожа в свете ночного солнца. Когда Слово волхвы достигло моря, вода подхватила его и запела: из глубины вод слышался низкий, вибрирующий, едва различимый голос. Драгослав понял, что Агнии ответил сам Полоз. И вторя его Слову, ожили огненные паруса – ветрила задышали живым огнём. Князь почувствовал, как и из его груди рвётся песня. Он дал ей волю, и голоса Драгослава, Агнии и Полоза слились. Паруса разгорелись нестерпимым светом, будто засияли тысячи солнц, и стало светло как днём. Когда золотое сияние достигло своего апогея, из парусов сошли первые витязи. Их чешуйчатая броня горела и переливалась. Их золотые мечи вспыхивали искрами, а горящие щиты украшал Полозов треглав. Все, как один, прекрасные богатыри плавно спускались на воду и, поднимая искрящуюся пену, ровным строем маршировали к Солнцеграду. Чем ближе подходили воины к столице, тем осязаемее становились. Когда сияющие мужи, отрываясь от моря и поднимаясь в воздух, проходили сквозь стену Солнцеграда, казалось, будто взлетают обычные юноши, одетые в золотую броню. Только, в отличие от живых людей, глаза витязей светились белым огнём.

Когда последние витязи покинули корабли, паруса растаяли, как дым. Тускло светились серебром мачты. Песнь стихла, оставшись витать меж опустевших кораблей. Мелодичный страж, коварный и прекрасный, усыпит любого, кто дерзнёт покинуть разрушенный город.

Агния и Драгослав вернулись в лодку. Ящерица сбежала с плеча князя, устроилась на носу судёнышка и зашептала.

Следуя велению Слова Агнии, медленно, с гулкой дрожью, открывались монументальные створы Врат, изрыгая рвущийся на волю поток воды. Вода затмила каменный пирс, подхватила лодочку и, благодаря Слову Агнии, аккуратно, бережно подняла судёнышко своей силой. Когда волны опали, лодка, по велению волхвы, сама вплыла в столицу. Драгослав с замиранием сердца встал: от волнения князь не мог плыть сидя.

По обеим сторонам разрушенной Царской Дороги выстроились золотые витязи. Их рост был почти вдвое выше человеческого. Их сияющая броня освещала сумерки белой ночи.

Драгослав с замиранием сердца смотрел на последствия собственных деяний: он погубил родной город. Родные сердцу и горячо любимые взору белокаменные улицы лежали в руинах. Князь знал наизусть каждый закоулок древнейшего из городов, каждый терем, каждый наличник, каждое крыльцо. Драгослав помнил изысканные Свагоборы, из которых тёплыми вечерами лилось баритонное пение волхвов. Царевич ощущал запах свежего хлеба из почивших под водой пекарен. И смех из деревянных, ярко раскрашенных корчм, от которых ничего не осталось. Драгослав видел призраков. Весёлых детей, не знавших забот. Прекрасных девушек в кокошниках и дам с киками на голове. Сильных мужей в подпоясанных рубахах и знатных князей в плащах. Их стоны и крики слышались отовсюду. Драгослав чувствовал, как против его воли по щеке потекла слеза. Даже в самом страшном сне он не мог представить, насколько ужасным будет его деяние. Драгослав ненавидел себя за слабость. У него не получилось пережить зависть к младшему брату. Он не смог принять это испытание Богов. Он не смог принять смерть, когда понял, что идёт не тем путём, что зло, которое он принесёт миру, будет бескрайним. Князь испугался. И сейчас Драгослав видел, как за его малодушие расплачиваются люди, его подданные. Не страшна война в летописи. Не страшно побоище в песнях…

Смерть. Всюду смерть. Когда её видишь, когда чувствуешь её дыхание, слышишь её стоны, видишь её лицо, самое ужасное лицо на свете, тогда открывается то чувство, к которому невозможно быть готовым. Оно подобно ледяному потоку, сметающему всё на своём пути. После него остаётся лишь чёрная пустота внутри, кромешная тьма, которая будет преследовать вечно. После убийства нельзя оставаться человеком. Это та грань, за которую нельзя заступать. Он убил. Он убил их всех. И ему предстоит убить. Собственного брата, его семью, несогласных, которые обязательно найдутся. Драгослав плакал. Он думал о том, что, наверное, злые навьи тоже плачут. От своей беспомощности перед собственным уродством. А потом снова идут искать чужие души, чтобы, убив, вновь залиться кровавыми слезами.

– Ты сможешь, – прошептала Агния, которая устроилась у Драгослава на плече. – То, что ты чувствуешь, говорит о том, что у тебя в душе ещё есть Свет.

– Свет… – Князь грустно усмехнулся. – И как такой Свет допускают Боги?

– Ты сам знаешь ответ. Это самый великий дар Богов для вас, их детей. Это ваша свобода. Теперь вы живёте одни в этом мире, и Макошь прядёт пряжу из вашего выбора.

Когда впереди показались руины Царского Терема, у Драгослава сжалось сердце. Посреди Царской Площади лежал осколок статуи Перуна – огромная рукоять топора громовержца. Рядом с ней расположился трёхглавый змей. Ящер, видимо, устал громить город или почувствовал прибытие повелителей. Он лежал, свернувшись, у останков парадного входа в Терем. Вода ещё стояла на площади, и в ней отражалось восходящее солнце.