то и дело слышал – от разных людей – одно имя: Семен Ицкович. Кем был этот человек? Доктором технических наук, известным специалистом в области строительных материалов, до 1993 года – профессором Белорусского политехнического института. Конечно, я удивился. Ведь всего несколько лет спустя Ицкович уже стал одним из самых интересных публицистов русскоязычной Америки. Каждую неделю его статьи печатались в Чикаго, Нью-Йорке, Балтиморе, Лос-Анджелесе, позже – во Франкфурте-на-Майне. Причем, дело не в самом факте публикаций. «…Его статьи – мой камертон, – с некоторым удивлением подмечал П. А. из Бруклина в своем письме в газету «Еврейский мир». – То, что претит ему, претит и мне. Возмущаюсь тем, чем возмущается автор. А в восторге от его симпатий. Бывает же такое…»

Я не раз пытался понять: в чем суть «превращения» Семена Ицковича? Как оценить этот поздний дебют и стремительный, поистине счастливый переход из «физиков» в «лирики»?

Конечно, чудес в литературе не бывает. Мне показалось: здесь была типичная ситуация выбора. Семен Ицкович осознал редкий шанс, подаренный всем нам эмиграцией: возможность начать «другую жизнь», реализовать иную грань собственного таланта. Именно в этом случае мертвое поле эмигрантского быта исчезает, снег отчаяния, точно по волшебству, тает.

Публицистика всегда резко обнажает личность автора. Читая статьи Семена Ицковича, я вижу перед собой немолодого человека, который, прожив долгую жизнь, ни о чем не забыл: арест отца; путь под бомбежкой в эвакуацию; учебу в артиллерийской спецшколе, напоминавшей мрачными нравами бурсу; диссертационные мытарства, в которых главная преграда – пресловутый «пятый пункт»… А за всем этим – страх, насквозь пронизывающий любую клеточку общественного организма в России.

Освободиться от страха трудно – даже если ты уже перелетел через океан. Семен Ицкович, о чем бы он ни писал, учит своего читателя свободе: искать истину, разрушать вчерашние догмы, быть самим собой… Может, здесь и кроется, прежде всего, секрет его популярности.

Его статьи легко найти в Интернете и – пока – в быстро стареющих, но все же еще не умерших эмигрантских изданиях. А я однажды задал Семену Ицковичу несколько вопросов о его литературной работе.

* * *

ЕЦ Еврейские мудрецы не сомневались: в каждом поколении продолжается наш Исход из Египта. Вот и мы, российские евреи, все еще идем по символической пустыне. Трудная дорога: на собственном опыте убеждаемся, сколь непросто преодолеть в себе раба, обрести духовную свободу… Как прошли этот путь вы?

СИ Я, наверное, до конца эту дорогу еще не осилил. Детям и внукам – проще. Что же до личных ощущений, то свободу с первого дня воспринял с восторгом. По природе я, видно, максималист, и выдавить из себя раба захотелось сразу, а не по капле, как советовал Чехов. Однако… Вот одно из первых моих американских впечатлений:

О, дивные американские газоны!

Как непривычны вы для вышедших из зоны,

Привыкших по газонам не ходить:

Ухожены, пострижены, политы,

Не огорожены, приветливо открыты —

Иль некому здесь вас огородить?

Ни управдом, ни местные советы

Не сочиняют тут для вас свои запреты,

Привычные для нас в былые дни.

И всё-таки порой несут нас ноги

Не по газону, только по дороге:

Шаг влево, вправо – Боже сохрани!

ЕЦ Пожалуйста, припомните начало своей работы как публициста. Причем, очень важен вопрос «почему» – то есть что же заставило вас взяться за перо?

СИ Наверное, это кого-то удивит! Побудительный мотив самых первых моих публикаций в Америке – чтение перебранки в наших русскоязычных газетах, а также разговоры, которые нередко приходилось слышать в присутственных местах между людьми с «совковой», как говорится, ментальностью. Будучи здесь щедро облагодетельствованы, они демонстративно неблагодарны. Не зная Америку, ругают ее. Вопреки тому, что говорили когда-то в американском посольстве, бесстыдно восхваляют советскую жизнь. Ничего в ней не стоили, а сейчас слагают о себе легенды. Невежды выносят свои суждения. Неграмотные пытаются учить. Возносят «великую русскую культуру», к которой никогда не были причастны… И вот я возмутился, написал в газету раз, другой, получил отповедь, ввязался в полемику… и так постепенно втянулся в публицистику.

ЕЦ Не слишком ли это поздно – начинать в шестьдесят шесть лет?

СИ Начинать никогда не поздно. Тем более, что стремление осмыслить процессы, происходящие в обществе, у меня, что называется, глубинно. Я политизирован с восьмилетнего возраста, когда арестовали отца: он стал жертвой знаменитой 58-й статьи. Так что как публицист я, пожалуй, формировался всю жизнь, только реализоваться в этом качестве до эмиграции не было возможности.

ЕЦ Разумеется, человеческий талант многогранен. Тем не менее думаю сейчас с некоторым удивлением: четыре десятилетия вы занимались проблемами сугубо техническими. Не мешало ли это вам на новом поприще? А, может, по-своему помогло? Я имею в виду системность мышления, которая отличает ваши статьи.

СИ Не вижу существенной разницы между научной работой и публицистикой. Проблемы – разные, но суть работы, ее, так сказать, технология – одинакова: выбирается актуальная тема, проводится обзор состояния вопроса, все это как бы умножается на своё видение и… подводится итог. В публицистике важна свобода творчества. То же – и в науке. Один советский академик как-то на банкете пошутил, что научная работа – это удовлетворение собственного любопытства за государственный счет. Когда я работал в НИИ, там каждый год нас ругали за многотемье, потому что «любопытных» было много, и у каждого – своя тема, которая, «авось, и в диссертацию выльется». Министерское же начальство стремилось сосредоточить все силы на решении задач, казавшихся ему важнейшими. Чтобы и волки были сыты, и овцы целы, все мелкие темы группировали и записывали в план как разделы общей проблемы. План утверждали. Каждый возвращался к своему. Я сочинил тогда каламбур для стенгазеты:

Из года в год известно всем,

Что в нашем плане много тем,

Но тем не менее и между тем

Тем – не менее, много тем.

Сегодня тематика моих статей еще шире – пишу о том, в чем мне самому хочется разобраться. В этом-то и всё отличие моих нынешних трудов от научной работы, которой занимался «там». Масштаб, конечно, другой, но суть труда – все та же. Если же сравнить публицистику с моей многолетней преподавательской работой, то сходство еще более очевидно. Любой предмет можно подать сухо, академично – и пролетит мимо ушей. А можно – осветить живо, разукрасив нюансами, примерами, сопоставлениями – тогда запомнится надолго. То