ног твоих, ведь, всё равно ты будешь ими упираться, расслабится она, желанью прекратив сопротивляться… Ты помнишь ли ещё, как дальше надо? Немного маслица возьми, чуток плесни, Ей руки подложи под низ спины, и чуть приподними. Зев девы сам навстречу устремится, желая пламенно с тобой соединиться.

Про боль она забудет и про стыд, так чрево у неё горит. Так хочет плоть её пустая твоей горячей плотью наполняться. Наставь свой член туда, где чувствуешь провал, и устремись в неё неумолимо, не торопясь, но поспешая. От лишних избавляя мук. И тут начнет проваливаться член.

Не чувствует своё Малаша тело, горела голова в огне, и тело извивалось, ловя охотно то, что именно ему сейчас предназначалось.

– Вот-вот! Вот так! – шепнул довольно в ухе голосок.

– Вот как! – воскликнул в изумленье тихо Клён.

И тихо вскрикнула Малаша в изумленье, почувствовав, как Клён её распял. Ногами и руками взял, обнял и плоть её наполнил членом распалённым. И успокоенно вздохнув, она глаза закрыла… и как он в ней горит, и явственно дрожит от нетерпенья, предельно ясно ощутила. Про боль она забыла и про стыд, и чрево у неё горит. И хочет плоть её пустая горячей плотью мужа наполняться. И тело начало под Клёном извиваться, ловя и втягивая член в себя…

– Вот это уж на женщину похоже. – раздался в ухе скрип жреца седого – Но ты ей воли не давай. Зажми её за низ руками. Прижми! И сильными упорными толчками, не торопясь ты наполняй её. И ты пойми, что в первый раз наполнишь… ох, не быстро…её пустой и жаждущий сосуд. Но я ж предупреждал: тут нужен труд и труд…

… Но что это?! Не медленно, а быстро, работать начал муж младой! И дышит он рывками, и вдруг впивается он в губы молодой!

Хотя давно кричит, скрежещет в ухо: «Куда ты?! Стой! Постой! …Постой……. куда там…вот проруха!!»

И падает, простреленный насквозь любовным жаром, Клён в сиротском, упоенье на грудь ея, её оставя в горьком изумленье. И кровь слегка струится на платок… он чрева усмирить её… не смог…

Низ живота её, казалось, весь пылая, стонал, взывал…Увы…, его уже никто не наполнял. И вспомнила она слова старухи (ну, быстро ж предсказания её умели в жизни воплощаться!): «Тебе ещё и мало может показаться!» Лежит она, глотая тихо слёзы: «Да неужели это всё? О Боги, небеса!… И, что ли, только глупые про наслажденье грёзы меня питали три часа?»

Вдруг слышит в ухе голоса: «Не плачь. Он просто молодой и слишком уж горяч, не удержал коня, понесшегося вскачь. Пройдёт лишь полчаса, и он в себя придёт. Ты всё своё возьмёшь. Тебе не только долг вернет, он всю испьёт тебя до дна. И напоит своим хмельным и сладостным вином, и будешь ты полна его любовью. Займись-ка делом.

Не прячься от него нимало. Мазь в плошке в головах возьми, намажь ей между ног себе, всё нежное, что так страдало. Вся боль твоя от этого уйдёт и кровь совсем утихнет.Ему ты улыбайся, пусть видит он, что рада ты ему. По голове погладь, глаза его целуя, спустись пониже мимо рта, на шею. Здесь знак твоей любви запечатлей.

И посильней… кусни его!…Сильней! Не бойся, не жалей, всё это только подбодрит его. Рукой нечаянно по груди проведи, соски задень, пожалуй. Но руки на себе его не слишком жалуй. Пусть лучше их сжимает в кулаки. И так умнеют люди. Не все, ведь, быстрые, как ветер, дураки. Ты лучше грудь свою сама себе погладь, и талию оправь. И вся прогнись, тряхнув власами, закинув их вперёд, под ними скрывшись. Плат также под собою переверни ты чистой стороною. К нему сиди лицом, опершись подбородком о колено. Так видно всё ему. Но так закрыто всё, что вечер открывал, и тупо потерял. Сгорев, как щепка-береста, а не горя поленом.

Ну ладно. И так бывало. Будем исправлять. Учиться сами будем и мужа вразумлять. Ты пальцем по носу его води играя. И снова улыбнись. Или вокруг соска его кружочек обведи, на что-то нежно намекая. И тут же, как бы убегая, за плечи обними себя, иль пальцы в волоса…Увидишь, будет что. Что дальше делать, сама поймешь». – сказали так и вдруг совсем исчезли голоса.

Присев на чистый плат, немного взявши мази, себя умаслила она, как ей сказали. Прям, на виду у мужа своего. Соски распухшие помазала себе. И гибко выгнув спину, огладила себя: и шейку нежную, и грудь, живот с ногами. И волосы златою гривой бросила на грудь, укрылась ими вся. Как будто всё с себя стряхнув. И подбородок уперла в колено, руками голень обхватила, как будто бы на время упорхнув. Закрыто было всё, на что он силы тратил. Уткнулся носом в ложе он и чуть не плакал.

И дурости своей он ужаснулся: «Какой же я дурак. Всё так изгадил! Но как же было хорошо!! Как сладко,.. А ей!??»

Кричали, ведь, ему «остановись!!» Клён на затылке руку ощутил, и резко повернулся. Она смеялась, только добрым смехом. По носу щелкнула легонечко ему. И по губам, смеясь, пальчонком пробежала. Вокруг его сосков кружки нарисовала. И черточку по груди провела вниз на живот и чуть ещё пониже…И застыла взглядом!.. Почти пропавший, маленький и синенький огурчик…Рос на глазах!!! В глазах любимого вдруг замерцали звёзды. Потом совсем огнём глаза его зажглись. На члене быстро складки кожи разошлись. Он сел неё напротив, её ладони развернул и стал их целовать. Моля прощенье взглядом. Потом он каждый пальчик целовал на ножках.Потом за ушком снова, снова плечи…

Пупышка в ухе, как комар, звенела, как будто жрец был рядом: «Не всё потеряно, вперёд, жеребчик!» – Малашины он ступни приподнял и начал целовать, невольно лечь её заставив, на локти опершись. Глаза не расставались. Целуя ноги, снизу вверх, над нею он склонился… Откинул волосы назад… и удивился… Соски торчали вверх! Их будто не терзали…, и губы мужа явно ждали! Обняв её, Клён рядом лёг, и пальцы нежные её, с своей ладонью он замком сцепил… За шею нежно укусил… – кобылку так кусает нежный жеребец. – Она его сосок губами теребит, в глаза насмешливо, немного дерзко, но ласково, как женщина, глядит. Пожалуй, смело можно повторить, как и в начале… Да только член слегка свербит! Вот не было ещё печали!

–Про мазь ты позабыл? – зашелестело в ухе. – Ты попроси её, пусть густо плоть твою открытую намажет. Понянчит пусть её,