— Актеры на сцену! — объявил со стены репродуктор.

— Ваш ход, — заметил Брусникин, прожевав лимонную дольку.

— За аванс! — произнес воодушевленный Кумачев.

— За аванс пьют стоя.

Повторное требование всем актерам, задействованным в репетиции, немедленно явиться на сцену застало Кумачева с Брусникиным за «пулькой» до десяти. Проигравшему «офицеру» назначалось топать в буфет.

— Вот интересно. — Миша, которому на сдаче пришли пять старших бубен и еще два туза, с неприязнью глянул на громкоговоритель. — То, что в черном ящике, всегда после катастрофы выясняют, или в отдельных случаях — до?

Пошатываясь, он подошел к репродуктору, сорвал его со стены и с размаху грохнул о паркет.

— Нычка, — разрешил его недоумение Брусникин. — Печорин позабыл, когда переезжал в новую конуру.

— Что упало, то пропало, — пробормотал Миша, пряча в карман подобранные с пола три сотенные бумажки. — Пойдем-ка. Посмотрим на гей-славянскую постановку вопроса.

Стоя у кулисы, Брусникин чувствовал себя вполне хладнокровно. Ни изощренная месть Зои Шаманской, театрального костюмера, ни Печорин, болтавшийся по сцене в исполнении давешнего друга, ни даже Герман Романович Васюк, сосавший карандаш в первом ряду, не могли больше вывести его из равновесия. Бесстрастность, обретенная Никитой за прошедшие три месяца под непрестанными ударами судьбы, наглядно доказывала, что все же «в бурях есть покой». Одинокий, как белый парус, Никита стоически терпел бедствие на капитанских подмостках.

Уход жены не пошел бы Никите на пользу, когда Людмила ухаживала за ним, врачуя его моральные и физические травмы. Но уход жены укрепил и успокоил его, когда Людмила наконец сдалась и покинула их разбитый о бытовые неурядицы любовный скворечник.

— Все, Никита! Нести свой крест я еще в состоянии! Я даже твой крест была нести в состоянии! Но с тех пор, как ты произвел себя в полные георгиевские кавалеры, я — пас! — Такова была ее прощальная зажигательная речь.

— Вист, — откликнулся Брусникин, сидя в кресле у телевизора.

— Сначала ты умудрился подрезать инвалидную машину! — ожесточенно оправдывалась Людмила, укладывая вещи. — Во всем городе инвалидки днем с огнем теперь не сыщешь, а ты — подрезал! Ей — ничего, наш «Фольксваген» — в хлам! Затем тебе вздумалось уничтожить мой «Зингер»! Приданое, между прочим! Нет чтобы взять паузу, но ты пошел дальше и затопил соседей снизу горячей водой! Аккурат когда они евроремонт закончили! Другой хотя бы здесь остановился и дал своим родным короткую передышку, но не ты! Тебе, Брусникин, все мало! А с меня хватит, Брусникин! С меня уже хватит!

Глядя в экран, Никита прислушивался к ламентациям жены. «Правда, — соглашался он с ней мысленно. — Горькая, как псевдоним советского классика. Кроме мата, крыть нечем».

Неделей ранее он действительно использовал вместо гладильной доски полированную крышку раритетного «Зингера». От хозяйственных хлопот его оторвал звонок из администрации театра. Администрация желала знать, почему артист Брусникин пропустил очередное профсоюзное собрание. Если бы Никита честно поведал, почему он его пропустил, администрация в полном составе упала бы в обморок. Потому, оставив раскаленный утюг в положении «лежа» на крышке швейной машины, Брусникин пятнадцать минут сочинял добрую сказку о том, как у него заболела морская черепаха, как он возил ее по всем ветеринарным станциям, где практикуют сплошь сухопутные крысы, и только в институте ихтиологии ему, то есть ей, черепахе, поставили диагноз.

— Вам диагноз в институте Сербского надо ставить, — отчитала его администрация за отлынивание от общественных мероприятий. — Мы лишим вас профсоюзных льгот на два квартала.

Тем временем утюг, испепелив дорогую фланелевую рубаху, взялся за швейный футляр. Помещение наполнилось едким дымом и отвратительной вонью паленого лака. Обезвредив бытовой электроприбор, Никита распахнул настежь окно и поспешил на лоджию за ацетоном, преисполненный желания оттереть черную улику собственной беспечности.

Растворитель хранился в дальнем углу. Пробираясь туда и переступая через запасенные для дачи стройматериалы, Никита угодил тапкой в ведро с масляным красителем пожарного цвета. «Зингер» тут же отошел на задний план. Брусникин, точно раненый зверь, метнулся в ванную. Отмыть горячей водой тапку ему сразу не удалось, но зато раковину он изгадил самым преступным образом. Кровавой расцветки масляные пятна и полосы вполне могли создать у непосвященного впечатление, что здесь кого-то расчленили.

Между тем, как это случается летом в подавляющем большинстве нецивилизованных стран, по району до семнадцати часов отключили горячую воду. Плюнув на раковину, а точнее, внутрь нее, Брусникин помчался на репетицию. Сволочная тапочка осталась при этом лежать внутри, наглухо закупорив сволочной водосток, сволочной кран для подачи воды остался в открытом состоянии, и, сверх всего, Никита, отрепетировав, остался на сволочной вечерний спектакль. Что до горячей воды, то ее, на удивление жильцов из нижней квартиры, подали даже раньше назначенного часа. Семейных сбережений на ремонт не хватило, и Брусникиным пришлось залезть в долги.

— Пишут, в районе маньяк объявился, — предупредил Брусникин уходящую домохозяйку. — Чуть что, на женщин в лифтах кидается.

— Приметы на тебя указывают, Брусникин, — остановила супруга его робкую попытку набиться в провожатые. — Закройся на все замки, и я буду чувствовать себя в относительной безопасности.

— Мое предложение остается в силе. — Никита вернулся к просмотру фильма «Титаник».

Встав дыбом, корма «Титаника» еще погружалась в пучину, когда жена Брусникина уже ушла. Наблюдая за барахтающимися в ледяной воде пассажирами, Никита эгоистично думал о своем. Слова, брошенные Людмилой на прощанье, больно задели его самолюбие.

Не прошло и месяца с тех пор, как Никиту задержал милицейский патруль по подозрению в изнасиловании малолетней гражданки. А началось все с утра пораньше. За каким дьяволом Брусникин поперся на улицу, он и сам не понимал. В не подлежащем восстановлению «Фольксвагене» сработала сигнализация, избавиться от каковой Никита попросту забыл. Угон автомобиля исключался физически, но вслед за сигнализацией у Никиты сработал и приобретенный вместе с автомобилем рефлекс.

Набросив на обнаженное тело халат, Брусникин отважно выскочил из подъезда спустя всего лишь минуту после упомянутого изнасилования. Процедура опознания Брусникина в новом для него амплуа извращенца-маньяка стихийно отложилась до прихода следователя. Да и пострадавшая, как говорят в таких случаях, лыка не вязала. Никита для своего отчаянно глупого положения вел себя на редкость благоразумно. Лишь в дежурной части он, как обыватель, насмотревшийся американских триллеров, пожелал воспользоваться чисто умозрительным правом на один телефонный звонок.

— Не в Италии живем, слава Богу, — урезонил его старший, судя по набору мелких звездочек, лейтенант, составляя протокол задержания. — Распишись и не питюкай. А почему в халате?