Все еще с недоверием он натянул рубашку. Надпись легла вдольгруди, сделав ее визуально еще шире, а рубашка, даже Тор явно признал, как развпору, Откин не зря быстро идет в гору как биржевик, умеет просчитать заранеедаже такие мелочи.

Черный Принц выдохнул:

— Круто!

— Выбирай по своей мелкой фигуре, — предложилОткин.

— Это у меня мелкая? — обиделся ЧерныйПринц. — Да я… да я когда раздуюсь, то куда там Хануману!

Но сам переодеваться не спешил, доставал рубашки, те пошлипо рукам. Минут за пять все уже переоделись, а их рубашки Откин сложил в сумкуи объявил, что передаст в их фирменную прачечную.

Черный Принц предостерегающе свистнул. В их сторону шелАлексей. Уже без толпы, без мегафона. Раскрасневшийся, рубашка расстегнута допояса, круглое, как у кота, лицо лоснится довольством. И хотя Крылов помнил,что у него самого рожа круглая, тоже обычно довольная — такой онасмотрится, но в эту минуту возненавидел все круглые рожи на свете.

Алексей издали помахал руками, барьерчик не стал обходить,лихо перемахнул, едва коснувшись ладонью. Снова широко и дружелюбно заулыбалсявсем, вскинул руки, приветствуя всех разом.

— Я сказал Яне, — сообщил он, — что встречуее здесь. Она задержится немного на пробах.

Крылов сразу ощутил, что готов простить Алексею половину егокруглой рожи.

— Рискуешь, — заметил он как можно спокойнее. —На красный свет!.. А движение здесь сильное.

— Но не в субботу, — ответил Алексейвесело. — Все уже на дачах, Москва опустела…

Он обошел столы, каждому крепко и с энтузиазмом жал ладонь ивсматривался в лицо, словно Черчилль при обходе советских воинов, и каждомудружелюбно улыбался.

Откин заметил ядовито:

— Вообще-то ему можно.

— Что? — не понял Крылов.

— Это… через дорогу в неположенном месте. Он же теперьглава движения этих… замедленных.

Алексей заулыбался, плюхнулся за стол, на Откина посмотрелуважительно:

— Уже знаете? Эта служба у вас поставлена хорошо… Явырвал учредительные буквально пару часов назад. Потому и опоздал, хотелпохвастать чем-то весомым. Так что у меня партия теперь официальная!

Крылова это почему-то задело, сказал, не задумываясь:

— Извини, но этих партий и движений каждый деньрегистрируются сотни. Каждая сотая дотягивает до конца недели… Понадобится, имы скифов зарегистрируем. Тебе какое пиво?

— Светлое, — ответил Алексей, не задумываясь.Хвастливо хлопнул себя по карману. — Уже могу себе позволить.

— А темное?

— Со временем, — пообещал Алексей, — смогуплатить и за темное.

От соседней скамейки слышались сдержанные вздохи, стоны.Спрятавшись в густую тень раскидистого клена, там совокуплялась парочка. Делалиэто почти украдкой, девушка сидела на парне к нему лицом, прижимала его головук своей груди, почти не стонала и не вскрикивала, стараясь не привлекатьвнимание. Похоже, просто не дотерпели до более укромного места.

Крылов вообще-то не любил показушников, что для половых актоввыбирают самые людные места. Временами ему казалось, что появился новый видперверсии, когда в обычных условиях тишины и интима у таких не получается, имнеобходимо присутствие посторонних людей, толкотня в переполненном автобусе илимноголюдье подземки.

Алексей толкнул его локтем:

— Видишь? Это тоже мои.

Крылов покосился на парочку. Парень и девушка выгляделивполне пристойно. Когда девушка на миг повернула в их сторону лицо, он отметилчистые, почти аристократичные черты, характерную для много думающих людейпосадку глаз, сдвинутые брови и складку над переносицей.

— Почему?.. Дебилы?

Алексей поморщился:

— Ну у тебя и термины… Нет, эти явно не замедленные.Хоть ритм у них и… гм… замедленный, но это говорит как раз об их…незаторможенности. Мои избиратели как раз все это совершают в быстром темпе.Спешат к финалу! Нет, эти ребята мои по другой причине… Понимаешь, я подумал: аведь кредо, что все, что естественно, — не позорно, вполне подходит длядевиза моего движения! Люди стараются освободиться от остатков старой,сковывающей их морали. Ведут себя все свободнее, все естественнее, все ближе кнатуре, природе. Все ближе к тому, что мы есть на самом деле. А это и есть мы,наша партия. Мы и есть натура, мы то, что человек есть. Все остальное —наслоение. Я уже вижу по твоему лицу, как ты готов все это истолковать… нетрудись, я сам все понимаю! Но я политик, и ты политик. Мы политики. Я простообязан как политик воспользоваться подвернувшейся ситуацией, чтобы увеличитьколичество своих избирателей. А ты назови хоть одну парламентскую партию, чтоне воспользовалась бы удобным моментом, чтобы не повысить свой рейтинг,престиж, расширить влияние на регионы?

Крылов смолчал. Даже самая рафинированная из партий в Думе,грушечники, что до свинячьего писка страшатся любой работы, только всекритикуют и ни в чем не участвуют, даже та использует любой промах конкурента,чтобы захватить освободившийся пятачок.

Алексей тем временем указал взглядом в другую сторону, таммилиционер подошел к группе подростков, что мочились прямо на тротуаре.

— Ага, — сказал он довольно, — вот и онработает на меня!

— Мент?

— Да.

— Каким образом?

— Запретами, — пояснил Алексей довольно. — Тонельзя, это нельзя… Почему, скажи на милость, нельзя помочиться прямо вот так?Если никого не задеваешь струей?.. Если никому не намочил одежду?.. Это всенелепые запреты, пришедшие из прошлых веков!.. Суть их утеряна, но формаостается. Сегодня же я напишу памфлет на эти предрассудки!.. Ты знаешь, мнеудалось по сходной цене купить одну типографию. Старенькая, но все же теперьсвоя… Ну, формально — моего движения, но ты же сам все понимаешь, верно?Институтишко один разорился, кому нужна астрофизика дальних галактик, вот я иподсуетился насчет типографии. Остальное растащили коммерческие фирмы. Вороньечертово… Даже сотрудников разобрали. Которые помоложе, естественно…

Крылов изумился:

— Как тебе удалось… типографию? Это же бешеные деньги!

Алексей отмахнулся:

— Да не за свои! Просто я вовремя втиснулся со своимдвижением в их конфликт… а без конфликта какая приватизация?.. А когда все этокончилось, я был во главе одной группировки. Той, которая и оттяпалатипографию. И ребята все как на подбор: молодые, интеллигентные, верныобщечеловеческим ценностям… Тоже мои… в принципе.

Крылов сказал язвительно:

— А что со старшим поколением? Их тоже возьми в своедвижение. Они ж явно обиженные!