– А отчего скончалась ваша мама?

– Кто же теперь знает.

– А вскрытие что показало?

Но генерал в ответ жутко побагровел и хлопнул ладонью по столу, отчего подпрыгнули не только все рюмки и тарелки, но и бутылка с водкой. А она была немаленькой, литра полтора, и тяжелая, как полагается быть генеральской водке.

– Не позволю! Мать – это святое! Отчего умерла, теперь уж не важно! Не хочу, чтобы ее трогали!

– Значит, это вы заявление писали об отказе о вскрытии?

Мужчина взглянул на Сашу мутным взглядом.

– Заявление – это для простых людей, мальчик. А мне достаточно одно слово сказать, и никто поперек моего сказанного поступить не посмеет. Пей!

Возражения Саши, что он за рулем, в учет не принимались. Генерал, судя по всему, просто не умел воспринимать слово «нет». Он налил и Саше, и Лиственнице, и не сводил с них мрачных глаз, пока они не выпили. Лиственница скривилась, а вот Саша, хоть и не собирался пить, все же отметил, что водка пьется очень легко и совсем не чувствуется ее крепости. Такой можно и литр выхлебать, и остаться на своих двоих. Что, кстати говоря, и произошло со скорбящим сыном. Водки в бутылке оставалось едва ли треть, а он все еще был на ногах. Вот только после всего им ранее выпитого генерал расчувствовался, стал себя жалеть и нуждался в слушателях. Саша с Лиственницей подошли идеально. Сидели, молчали, слушали.

– Мать у меня была золотая! – сообщил им генерал. – В буквальном смысле этого слова. Сокровище, а не мать! Если бы не она, то не знаю, где бы я сейчас был. Жены-то мне все подлюки подлые попадались. Только и думали о том, как бы меня догола раздеть. Чуть что не по ним, сразу развод. Чуток поучишь, в зубы дашь разок дуре, а она уж сразу в ЗАГС несется с заявлением. Думает, что ей сейчас при разводе половина имущества отвалится. А я им всем в ответ фигу, пожалуйте на выход с голой жопкой! Они в крик, ясное дело, судом грозить начинают. Я знаю, кричат, ты особняк на побережье купил, отсужу его у тебя. И квартиру на Пречистенке отсужу. И таунхаус в Озерках тоже моим будет. А особняк-то на матушке, и квартира на ней, и таунхаус, коснись развода, так и нет у меня ничего. Все имущество на мать записано. Так мы с ней много лет назад договорились. Сразу после моего первого развода. Тогда-то я знатно погорел. Молодой еще был, неопытный, не знал, какие бабы суки бывают. Судиться мне с ней противно показалось, я всю квартиру ей и оставил. Да что там та квартира, теперь смешно и вспомнить. Двушка в новостройке. Я тогда еще в подполковниках ходил, что мне там светило, бездетному? Двушка – это край мечтаний. Да и то мать деньги добавляла. Но после того случая мы с ней зареклись, второго шанса я жадным бабам не дам. С тех пор все имущество только на мать писал. Ни женам, ни их адвокатам ни куска не видать!

– Вы и сейчас женаты?

– А то! И жена, и любовницы, все как у всех. Да что мне эти бабы? Мусор! Ничтожные души. Думают, что я не знаю, что они со мной ради моего положения да денег, которых я на них не жалею. Но такой уж я человек! Кого люблю, для того ничего не пожалею. Только вот обмана очень не люблю. И когда меня используют, этого я тоже не терплю. А ты парень что надо, ты мне нравишься. Пойдешь ко мне адъютантом?

– Так я не военный.

– Это не беда. Это мы мигом поправим. Главное, ты скажи, сам-то хочешь послужить? Вроде ты парень справный, с медиками у тебя проблем не возникнет. А если даже и возникнет, всегда можно дело поправить. Одно мое слово, и они тебе такое заключение выпишут, что хоть завтра в десантуру возьмут. Хочешь в десантуру-то?

Саша не успел ответить, потому что в этот момент во дворе раздался громкий лай. Это надрывался их сторож, алабай Мишка, и, судя по голосу, опасность надвигалась нешуточная. Это понял и генерал. Подняв голову, он прислушался. Потом на его лице отразилось недоумение.

– Что такое? Кто пришел? Почему не предупредили? Петр! Василий! Где вы там все? Заснули?

На окрик появились двое молодых мужчин.

– Кто там пожаловал?

На лицах этих двоих отразилось недоумение.

– Нас не уведомили.

– А я вас зачем держу? Кто вас должен уведомить? Вы сами должны быть в курсе всего, что на периметре происходит.

Но раздавшаяся с улицы автоматная очередь положила конец дискуссии. Алабай в последний раз жалобно взвизгнул и умолк.

– Пристрелили пса! – ахнул Федор Степанович. – Сволочи!

И Саша тут был полностью согласен с генералом. Действительно сволочи! Кто бы там ни пытался штурмовать дом, это настоящие сволочи, раз они так обращаются с животным, которое всего лишь выполняет свой долг. Но через забор уже прыгали люди в черном камуфляже. Вооружение и экипировка у них были настолько серьезными, что сомнений не возникало – к ним пожаловали настоящие профессионалы. И пришли они отнюдь не с добром и не с миром.

Федор Степанович тоже помрачнел.

– Что творится! А ну-ка, ребятки, спрячьтесь ненадолго. Не надо, чтобы вас тут видели. Я фигура крупная, меня так сразу тронуть они побоятся, а вот вы можете под горячую руку и пострадать.

Совет последовал очень ко времени. Входная дверь уже трещала под натиском штурмующих. И было ясно, что долго ей не продержаться. И, прячась в недра просторного шкафа, на который указал им генерал, Саша еще успел подумать, зачем так грубо действовать, генерал не собирался оказывать сопротивления. Да и с кем? С Петром и Василием с их табельным оружием против автоматчиков не попрешь, будь ты там хоть трижды генерал. Но это не остановило врагов. И дверь они предпочли именно сломать.

А потом началось и вовсе невообразимое. На Федора Степановича накинулись, скрутили его без всякого почтения к погонам и данной ему власти надели на него наручники, а самого положили лицом на стол. Положение унизительное и в чем-то даже чрезмерное. Что там происходило с денщиками, Саша видеть не мог, их повалили прямо на пол. Но судя по сдавленным стонам, им приходилось совсем худо.

Тем не менее на все это ушло не более нескольких минут. Затем в дверь зашел еще один мужчина, в котором Саша безошибочно угадал главного виновника всей этой кутерьмы, настолько важно он держался.

– Арестованного ко