– Я помню… – виновато кивнула Тертятко-нэ.

– Приворотное зелье пробуждает его влечение. Но, чтобы овладеть мужчиной, ты должна наградить его наслаждением, к которому он станет стремиться. Выражая недовольство, делай близость сухой и скучной. Поощряя, превращай ее в безумие наслаждения. И тогда ты сможешь управлять им, словно упряжным оленем. Но без близости у тебя ничего не выйдет. Ты должна сделать это – или зелье я варила напрасно.

– Он слаб… Вдруг он умрет из-за таких усилий?

– Оглянись! Здесь десятки свободных мужчин. Возьмешь себе другого.

– Он мне нравится больше прочих, – оглянулась на паренька Тертятко. – Я почти привыкла.

– Если нравится, Те, то он должен есть из твоих рук, пить из твоего ковша и получать усладу только от твоего тела, – ответила юная шаманка. – Поэтому, когда он поест, бери его за руку и веди через малый проход к морю. Там много потаенных мест, чтобы уединиться. Если он тебе нравится, Тертятко, ты должна укротить его и приручить.

– Мне страшно, Митаюки…

– Но я не могу сделать это вместо тебя, подруга, – пожала плечами шаманка. – Иначе он станет моим слугой, а не твоим. Смотри, он уже вытирает руки. Дикари грубы и не знакомы с ласками, Тертятко. Будь нежнее, и все получится.

Полонянка кивнула, вернулась к своему раненому, закинула его руку себе на плечо, подняла и медленно повела от костра к проходу в сторону моря.

– Зябко сегодня, – поежилась юная шаманка, перейдя на русский язык.

– Звери здесь все голые, ровно ящерицы, – ответил Матвей, снял кафтан, накрыл плечи своей невольницы. – Епанчи меховой выкроить не из чего. Ну да, бог даст, разживемся…

День катился к закату – тихий на диво, безветренный и ясный. Крестный ход отнял большую его часть, а потому на работу воевода и десятники разводить сегодня никого не стали. Даже охотники в ближний лес не уходили. Только рыбаки с Маюни сплавали верши проверить, да и те вернулись с полупустыми корзинами. Долгий лов в одном и том же месте начал истощать казалось бы неисчерпаемые рыбные угодья. Самое время было строить новые ловушки.

Большая битва

– Вставай, атаман…

Легкое прикосновение к плечу заставило воеводу Егорова поднять голову, чуть сдвинув с плеча вытертую кошму.

– Ты, Ганс? – зевнув, спросил он.

– Что случилось?! – Настя, наоборот, подтянула кошму выше на плечи.

– Спи, – махнул на нее рукой немец. – Ничего страшного… Вот токмо странное что-то… Иван, пошли, сам глянешь.

Второго приглашения атаману не требовалось. Он быстро поднялся, влез в исподнее, в шаровары, натянул сапоги, застегнул кафтан, опоясался саблей:

– Ну, показывай.

– Ныне я за старшего в карауле, – по дороге к опорной башне пояснил немец. – Ночь спокойно прошла, даже листика нигде не шелохнулось. С рассветом же… Ну, сам увидишь.

Воины полубегом поднялись на боевую площадку. Егоров кивнул скучающему в стеганом татарском халате караульному, оперся руками на ограждающие настил бревна. Смотреть было некуда: острог окружал плотный, словно молоко, белый туман, через который с трудом пробивался свет обоих утренних солнц.

– Прямо перина вспоротая округ, – развел руками Штраубе. – И что странно, друже, к острогу туман сей ближе полусотни саженей нигде не подступает. Как прошли вчера крестным ходом, так аккурат в этот путь непогода и уперлась. Ровно стена незримая его дальше не пускает.

– Вот черт! – в сердцах сплюнул воевода. – В этом тумане дикари, почитай, вплотную подступить способны, а мы их даже не увидим! За полста саженей по ним всего пяток стрел пустить успеем, а из пищали и вовсе токмо раз пальнуть!

– Подступить мало, надобно еще стену перевалить, – ответил немец. – А она на свету. Коли лестницы прислонят, с фальконетов вдоль частокола пальнем, на сем штурм и кончится.

– Сир-тя не свеи, под пули на штурм не полезут… – скрипнул зубами воевода. – Коли туман придумали, стало быть, и о стенах нечто пакостное намыслили. Поднимай казаков, пусть места занимают по росписи ратной. Фальконеты ядрами зарядить! Картечью, мыслю, бить будет не в кого…

– В набат ударить?

– Нет, то суета лишняя. Пусть без спешки люди снарядятся. И поедят. На голодное брюхо много не навоюешь.

– Коли без набата, так и сами встанут.

– Встать-то встанут… Однако упредить надобно, чтобы оружие под рукой было и броня надета.

Началось все внезапно, когда большинство казаков и женщин еще сидели возле кострищ, как всегда, завтракая остатками вечерней трапезы. Воины были в шлемах и шапках, пики, бердыши и рогатины держали рядом, за поясами у многих торчали топоры: оружие не главное, но коли сабля в теле вражеском застрянет – очень даже полезное. Поутру приближенный к атаману немец крикнул в башни, дабы готовыми к сече выходили, и потому настроение у всех было хмурое, все ожидали неладного… И дождались!

– Драконы! – чуть не подавившись куском мяса, вскинул руку к небу Кудеяр. Казаки подняли головы и увидели сразу с десяток огромных тварей с седоками на шеях. Проносясь над острогом, сир-тя опрокидывали горловинами вниз мешки, и из них серо-черными облаками сыпались вниз какие-то веревки.

Первые колдуны промахнулись, сыпанув груз на главную башню и по сторонам от нее, но замыкающие прошлись точно над кострищами, и женщины первыми завизжали, словно им прищемило пальцы:

– Змеи-и!!! Змеи, гады, гадюки!

Падая вниз, крупные твари всех видов и расцветок зло шипели, свивались и развивались узлами и в ярости кидались на все, что только оказывалось рядом, кусая не только ноги, но и бревна, котлы, холодные угли в очагах.

– А-а-а, проклятье! – Повскакивав, казаки сгоряча начали топтать тварей ногами, благо прокусить сапоги большинству гадов оказалось не по силам. Потом, спохватившись, взялись за сабли. Однако сир-тя налетали снова и снова, опустошая мешки, и разъяренных змей становилось все больше, на место одной разрубленной падали две или три. Они шлепались на землю, на плечи, на головы – тут же вцепляясь зубами в своих жертв.

Хуже всего досталось девушкам. На них не было толстых стеганок и халатов, а уж тем более – колонтарей и кольчуг. Малицы от укусов ничуть не спасали, и тонкая оленья кожа торбасов – тоже. Одной несчастной ненэй ненець сразу две змеи вцепились в щеку, еще одна повисла на руке, четвертая вцепилась в шею – и несчастная вопила, в ужасе глядя на смертоносные украшения из черно-красных полосок.

– Ус-нэ, берегись!!! – Маюни одной рукой сгреб девушку ближе к себе, вскинул над головой бубен, по которому гулко и мерно, словно дождь, застучали гады.

Матвей, ругнувшись, прижал Митаюки к себе, наклонился, накрывая своим телом, подхватил копье, быстро попятился к башне.