Валентин, выслушав невеселую историю с анонимным звонком, хоть и сочувствовал Марине, но не видел причины для слез.

– Я не понимаю, почему ты так расстраиваешься. Ты же там гроши получала, а торчала сутками! Ты талантливый дизайнер! Займись наконец тем, к чему душа лежит, – убеждал он ее.

– Да в том-то и дело, что я детей люблю. А у меня только одна дочь получилась…

Валентин хотел что-то заметить по ходу ее речи, но она попросила:

– Не перебивай, мне и так трудно говорить. Мне нравится им помогать, рассказывать что-то новое, видеть, как они становятся увереннее в своих силах. И знаешь, мне с ними даже легче общаться, чем с некоторыми взрослыми. Они если любят – так это сразу видно. Если кого терпеть не могут – тоже по лицам все прочтешь. Алена выросла, а куда мне девать свои материнские чувства? На котов, что ли, этих придурочных тратиться?

– Ну, если это так серьезно, ищи другое место, тем более что в городе колледжей и ПТУ – как грибов после дождя.

– Ты думаешь, это так просто? Там мои дети, я к ним привыкла. Я знаю, что у них дома делается, почему один вечно хочет есть, а другой не высыпается. А у других детей… – и она уже откровенно плакала, – у других детей будут чужие глаза!

– Ну чем я, Мариша, тебе могу помочь? – ласково спросил Валентин.

– Да ты мне уже, Валя, помог, что увез из города.

Они вели этот разговор в машине, двигавшейся по Таллинскому шоссе. Она наконец-то согласилась на его давнее предложение поехать на несколько дней в Прибалтику, откуда он был родом. В Риге жил его двоюродный брат с женой в большой, как говорил Валентин, квартире и всегда был рад приезду родственника, который старался не злоупотреблять гостеприимством рижанина.

Валентин поставил машину в хвост вереницы автомобилей, ждущих открытия переезда.

– Похоже, мы тут надолго. Я покурю? – Он приоткрыл окно, щелкнул зажигалкой перед кончиком сигареты, затянулся и продолжил разговор: – Как ты думаешь, есть ли у вашего колледжа или директора какие-то злопыхатели? Ведь если вспомнить подоплеку «школьного дела», о котором целую неделю после передачи Малахова только все и говорили, то там кто-то подсиживал районного мэра, чья жена руководила этой злополучной школой. Твой директор мог кому-то чем-то помешать? Может быть, слишком сильно тянет на себя бюджетное одеяло?

– Откуда же я знаю! В политику он не играет. Как администратор особым сволочизмом никогда не отличался. Колледж тянет этот давно, районное начальство старается ублажать… Нет, не похоже, чтобы это было сделано по каким-то политическим или корпоративным мотивам. И потом, я слишком малозаметная фигура в этом механизме.

– А здесь и не надо крупной фигуры, – возразил ей Валентин. – Главное, чтобы можно было вменить некий криминал, который захотела бы обсудить общественность. Но раз ты отрицаешь возможность интриги против колледжа или его директора, значит, это акция против тебя лично. Кому-то ты сильно мешаешь… Это звонил кто-то из твоего окружения, человек, который осведомлен о твоих семейных неурядицах.

– Я думала об этом, но ни причин, ни человека не только не вижу, но даже и предположить не могу. Кому и чем я могла помешать?

– Не скажи… Люди иногда совершают подлости только потому, что не могут простить другому человеку простого счастья… О! Смотри-ка, мы быстро подвигаемся. А я тут зимовать собрался. – Он повернул ключ зажигания, выбросил недокуренную сигарету в окно. Марина закрыла глаза и задремала…

Рядом с Валентином она успокаивалась. Даже в его машине чувствовала себя не так, как с другими водителями. Ее довольно часто подвозили домой или в студию заказчики, она пользовалась услугами частников. Оказавшись рядом с водителем, она старалась с ним не разговаривать, следила за дорогой, не доверяя его опытности. Возможно, это сказывались поездки с Геннадием, который, по его собственному выражению, обладал «географическим кретинизмом» и мог заблудиться в малознакомом месте. Поэтому с ним она ездила в напряжении и, если нужно было, ориентировала мужа, сверившись с картой, которую всегда брала с собой. Геннадий, натура творческая, был слишком эмоционален за рулем: он комментировал действия всех впереди и сзади двигавшихся и иначе как кретинами их не называл, хотя сам водителем был неопытным. Валентин, наоборот, за рулем становился еще спокойнее, чем обычно, и не позволял себе никаких эмоций.

Рядом с ним ей не хотелось казаться сильнее или умнее, чем она была. Он обладал редким мужским качеством – снисходительностью, которое Марину просто обезоруживало. Большинство мужчин не выносят, когда их жены или подруги начинают рассказывать о своих проблемах на работе или конфликтах с начальниками. Они сразу начинают давать советы или критиковать уже совершенные поступки. Что, естественно, вызывает у женщины ярость. Ведь ей не нужен совет, ей нужно понимание и сочувствие! Марина находила это сочувствие у Валентина, не задумываясь, откуда оно – природное или приобретенное вместе с профессиональным опытом.

В первые дни знакомства, когда их отношения строились по простой схеме доктор – пациент, ей казалось, что он просто излучает флюиды благополучия и счастливой семейной жизни. Она представляла, как Скурихин приходит домой, как радуются ему домашние, как собака такса (или спаниель) несет ему тапочки. Она очень завидовала его жене, которую никогда, естественно, не видела и не слышала, но предполагала, что у такого мужчины должна быть жена-красавица… Но оказалось, что она далека от истины. Оказалось, что он год как разведен (непонятно только почему), что после развода супруги разменяли квартиру так, что жене досталась двухкомнатная квартира, а ему комната в коммуналке, и что годика через полтора закончится строительство кооперативного дома, где он купил однокомнатную квартиру. Его сын уже вполне самостоятельный человек, и даже женатый, и даже ждет прибавления в семействе.

– Так что я в сорок шесть стану дедом, – похохатывал Валентин.

Ей было хорошо рядом с ним.

…Неделя в Риге пролетела как один миг. И она уже на обратном пути домой, хоть и был рядом родной и любимый Валентин, с тоской думала о том, что снова окажется в клубке неразрешимых проблем.

…Марина вернулась домой поздно вечером. Поскольку она уезжала скоропалительно и не могла назвать Ипполиту точный день своего возвращения, то была готова столкнуться нос к носу с его гостями. Но, открыв дверь своим ключом, оказалась в темной квартире, на ощупь включила свет в прихожей.

– Что у нас новенького? – вместо приветствия спросила она сонного зятя, вышедшего в коридор, и обалдела, увидев, как вслед за ним из его комнаты, потягиваясь, жмурясь на свету, вылезли два бабушкиных кота – Рыжий и Серый.

– Анну Георгиевну готовят к выписке. Геннадий Викторович уехал к Алене. Вам звонили студенты, потом еще кто-то – из колледжа – и Вадим. – Он говорил это на ходу, двигаясь за ней следом на кухню. Шествие замыкали коты.