litbaza книги онлайнСовременная прозаНенасытимость - Станислав Игнаций Виткевич

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 23 24 25 26 27 28 29 30 31 ... 139
Перейти на страницу:

Он постучал в окно. За занавеской показалась т е м н о - к р а с н а я фигура княгини. Ее рука описала круг справа налево. Генезип понял, что нужно войти с главного подъезда дворца. Вид взбесившейся бабы, ожидающей этого и только этого, произвел на него убийственное впечатление: словно у него был хвост, который поджался к животу от странного смешения похоти, страха, смелости и отвращения. Он почувствовал себя приказчиком в магазине — розничная продажа непристойностей. Генезип вступил на лесенку крыльца, как агнец, ведомый на заклание.

Информация

Княгиня сидела в спальне с мужем, наиболее выдающимся из одряхлевших политиков, одним из создателей нынешней ситуации внутреннего равновесия в стране (в море хронической революции это был островок из давнего сна о спокойной демократической жизни) и внешней политики, заключающейся в активном невмешательстве в русскую контрреволюцию. Польша предоставила лишь так называемый «военный транзит», пропустив войска через свою территорию, и этой ценой откупилась от активного участия. Но теперь лавина китайского коммунизма, обрушившись с алтайских и уральских гор на московскую равнину, поколебала эту идеальную систему взаимных противовесов. Огромные капиталы, происхождения которых никто не знал, вложенные в улучшение быта рабочих, перестали приносить прибыль в виде уступчивости по отношению к методам организации труда. Несмотря на все усилия, что-то начинало разрушаться в самой основе. Абсолютную изоляцию нельзя было сохранить даже с помощью жесткого паспортного режима и систематического искажения фактов в прессе, которая вся была лишь огромным органом (чуть ли не половым) Синдиката национального спасения. Настало время, когда островок счастья начал странным образом сокращаться, если пока еще не физически, то морально. Хотя страна не потеряла ни пяди земли, она, казалось, становилась все меньшим клочком территории, затопляемой раскаленной лавой. Под ногами членов Синдиката горела земля, но они еще держались. Во имя чего? Этого никто не знал — в случае катастрофы бежать было некуда. Никому не хотелось даже наслаждаться жизнью, как раньше, — не могло же это продолжаться вечно... Офицеры перестали «делать бизнес» (Коцмолухович расстреливал без пардона), предприниматели не давали взяток «нужным людям» и вообще не заключали так наз. «крупных сделок», ночные рестораны обанкротились, в дансингах отплясывали только последние курвы и редкие истинные подонки — исчезающий вид. Острое отравление спортом сменилось в интеллигентских кругах рациональной заботой о здоровье — на его поддержание ежедневно выделялся один час — эта опасная мания распространилась во всем обществе. Даже кино, угрожавшее всем остальным видам искусства, угасало медленно, но верно. Лишь в каких-то сараях на окраинах последние идиоты еще восхищались потускневшими кинозвездами и на 200% мнимыми мужскими достоинствами припомаженных и банальных киногероев. Деградировало и радио, доведя вначале до полного кретинизма 50% полумузыкально восприимчивой полуинтеллигенции. В унифицированной синдикатом прессе, несмотря на появление все новых газет, не было конкуренции в обработке общественного мнения с разных партийных позиций — партии почти исчезли, царило всеобщее согласие. Все выглядело так, словно бесцветная, унылая масса отживших призрачных существ неизвестно зачем перекатывалась из угла в угол. Но на периферии совсем спонтанно, без вмешательства парализованного центра агитации, что-то начинало бродить и подниматься. У некоторых наблюдателей, привыкших к простым и ясным основам общества, создавалось впечатление, что под ними начинает широкими амплитудами колебаться болотистая трясина. Но большинство считало это иллюзией. Открыто говорилось о большом потенциале желтой массы за Уралом, неэвклидовым способом изменяющей, как потенциал гравитации, структуру окружающего пространства, психику и общественную среду, — но никто из серьезных людей не верил в это. Изоляция, точнее, ее временная иллюзия, продолжалась главным образом потому, что ни у одного из большевизированных государств Запада не было желания большевизироваться до конца в остром китайском соусе. Вопреки принципам всеобщей революции все правительства мира поддерживали искусственный консерватизм Польши, не связывая выделение ей огромных денежных средств с коммунистической пропагандой (было просто некого убеждать) — за то, что она была Оплотом против нашествия с Востока, твердыней, пока что даже почти счастливой в своей инертности. Распространение, особенно в сфере художественной и литературной критики, получил тип людей, которые раньше были наперечет, — так называемых «примитивизаторов» (П, петрушка, Петергоф) в отличие от просто примитивных людей. Это были личности, способные вульгаризировать любой вопрос, поступая наоборот, нежели, например, Уайтхед или Рассел, которые, как и подобает философам (к тому же математикам), могли любую глупость превратить в сложную проблему, [«...we can define this kind of people as those, who, by means of introducing suitable notions, can give to any problem, as plain as it may be, any degree of difficulty, that may be required»[26]— из речи сэра Оскара Уиндама из MCGO = Mathematical Central and General Office[27].] Вообще повсюду воцарился Дух (с большой буквы Д), которым так всем «nadojeli» неопсевдоромантики, абстиненты и прочие жизненные неудачники. Теперь дух триумфально воплотился в жизнь, и это создавало такое впечатление, словно какая-то страхолюдина надела идеально подогнанную к ее роже маску ангела. Адепты этого направления или течения — как там его назвать — были несчастливы: им некого было агитировать, все недавние самые твердолобые материалисты соглашались с ними без дискуссии, но их убеждения были мертвыми, лишенными всякого задора. Князь Тикондерога был прототипом «примитивизатора» и законченным дураком — Микеланджело и Леонардо не смогли бы добавить ни одного штриха. Именно поэтому он был одним из столпов этой серятины, напоминавшей не спокойствие «сухой мглы» в Татрах или октябрьские утренние туманы, а душное серое небо в ожидании грозы — не той грозы, что «проходит стороной», а грозы-свиноматки, кормящей небольшие тучки, как самка детенышей. Впрочем, хватит литературы. Всеобщее согласие, бесстыдные призывы «возлюбим друг друга», «плечом к плечу» и т. п., в которых слышался притихший скрежет скрываемой ненависти, взаимное восхваление до потери сознания, таящее небывалую до сих пор враждебную зависть, безудержная ложь, в которой люди барахтались со слезами на глазах, как собаки в экскрементах, — все это было очень страшно. Но мало кто отдавал себе в этом отчет, во всяком случае, не Генезип и не князь. Понимающие люди скрывались где-то в лабиринтах четырех крупных городов и, возможно, в казавшихся сплоченными батальонах, эскадронах и батареях генерального квартирмейстера. В деревне, разумеется, никто ничего не понимал. Крестьянин — это безнадежно мертвое существо, материал для идейных спекуляций слащавых демократов, общественных сибаритов, желающих на лжи о «великих» общечеловеческих идеалах построить мирок эксплуатации и грабежа трудящихся, оболваненных пропагандой д у х о в н ы х д о с т о и н с т в и мнимыми благодеяниями. Набить им брюхо, чтобы эта рабочая скотина забыла, что она — человек и м о ж е т б ы т ь человеком. Материальным благополучием усыпить высшие духовные потребности и с помощью этого громоотвода свить гнездышко собственного благополучия, чуть более комфортное, чем у этого быдла, — вот ведь в чем дело. Так думали одни, а другие, указывая на падение производства и нарастающую под прикрытием великих идей (действительно великих) нищету трудящихся в большевистских странах утверждали, что, кроме фашизма, нет и не может быть другого выхода. Кто тут прав и можно ли вообще в данном случае говорить о правоте? Имеет ли смысл это понятие применительно к проблемам такого ранга?

1 ... 23 24 25 26 27 28 29 30 31 ... 139
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?