— Я знаю! — кричит Нинель. — Мы купим пряжу и свяжем ей мохеровый шарфик! К новому пальто!

— А кто вязать будет? — спрашиваю. — Ты умеешь вязать?

— Нет…

— А ты? — Я пристально смотрю на Каланчу.

— Не умею, — она ёжится под моим взглядом.

— А ты, Гадов?

— Офонарел? Ща как дам между глаз!

— Придумал! — Валя аж подпрыгнул от радости.

«Ну, — думаю, — эврика! Амфитеатрова постоянно посещают гениальные идеи».

— Мы подарим ей… — Он даже таинственности подпустил в лицо. — Мы подарим ей ежедневник!

— Ежедневник?

— Ну да! Чтоб она туда записывала все ежедневные дела. А ещё можно кулинарные рецепты.

— Валя, ты, может быть, забыл, но ежедневник мы Цецилии Артуровне в прошлом году дарили, — говорит Нинель.

— И в позапрошлом! — поддакивает Виртуозов.

— Ну, тогда набор автоматических ручек, — не унимается Валя.

— Ты, Амфитеатров, конечно, оригинал, но не до такой же степени. — Христаради похлопывает его по плечу. — Я вот что предлагаю: мы с отцом купим колье, ну, типа от нас всех, а потом сочтёмся, ребята. Как, по рукам?

— Знаем мы твоё «сочтёмся», Димочка! — вспыхивает Нинель. — Нам потом всем классом за тебя домашку прикажешь делать, да?

— Ну зачем же всем классом? Я и на индивидуальные занятия согласен. Натаскаешь меня по математике?

— Вот ещё!

— А давайте мы отведём её к моей тетке-гадалке? У неё как раз сеанс стоит пятьсот рублей, — предлагает Каланча. — Всю правду ей, сердечной, расскажет! Ничего не утаит!

В общем, за этими спорами просидели мы до вечера. Много было разных идей, но ни одной дельной. Кто-то даже звезду на небе Цецилии предложил подарить. Там в рассрочку можно оплатить. Но мы прикинули, нам десять лет как минимум всем классом эту звезду придётся отрабатывать.

Когда уже все было отчаялись, а я вспомнил, что Бабака дома с утра невыгулянная, меня вдруг осенило. Просто нашло какое-то озарение!

— А давайте купим ей щенка, — говорю. — Цецилия же, — говорю, — одинокая. Будет с кем коротать вечера.

Что тут началось! На меня все накинулись и давай целовать, обнимать! Обрадовались все — никто же с утра не ел ничего: голодные, по домам охота. В общем, на том и порешили, что завтра после уроков поедем на птичий рынок. Выбирать щенка.

Идти решили вчетвером: Валя, я, Нинель и Христаради. Но Гадов тоже увязался, хотя его не звали. На рынок мы пришли все такие воодушевлённые. Спорили ещё, кого лучше покупать — пуделя или тойтерьера. Дима всё какого-то мастино наполетано предлагал, чтобы как у отца, но за ним надо было ехать в питомник. За город.

Когда мы пришли в собачий сектор, пыл в нас сразу угас.

— Сколько, — спрашиваем у мужчины в рваном ватнике, — стоит ваш пуделишка?

Этот пуделишка нам сразу бросился в глаза. Сидит на дне коробки из-под торта, трясётся, кудельки у него по всей мордочке. А мужчина посмотрел на нас и отвечает с прохладцей:

— Две тысячи.

— Отдайте за пятьсот, не прогадаете! — мгновенно сориентировался Христаради.

Но мужчина даже не ответил ничего, отвернулся от нас и в небо смотрит.

Идём дальше. А дальше по курсу тётенька в спортивном костюме и енотовой ушанке на голове. Вокруг неё щенков видимо-невидимо!

И все в клетках, не в коробках каких-нибудь из-под тортов. Сразу видно: профессионал!

— Сейчас мы с ней сторгуемся по оптовой цене, — шепчет мне Христарди. — Нинелька, выбирай, какой нравится?

— Вот этот! — говорит Нинель и тычет пальцем в тойтерьера.

А у этого тойтерьера на шее голубой бант — мальчик, значит. В два раза бант тойтерьера больше, и как только Нинель его разглядела?

— Берём этого за пятьсот, не торгуясь! — говорит Дима тётеньке и широким жестом протягивает деньги.

— Ишь шустрый какой! — ухмыляется тётенька и показывает нам золотой зуб во рту. — За пятьсот, мальчик, ты у мёртвого осла уши купишь.

— Прямо акулы бизнеса, а не любители животного мира, — обиделся Дима. — Надо папе сказать, чтобы он эту шайку-лейку приехал разогнал.

Папа у Димы может. Он у Димы депутат Государственной Думы.

Долго мы ещё ходили по рядам — отвернулась от нас фортуна. Никто из торговцев нам навстречу не шёл. Никто в наше положение не попытался войти.

— Сквалыги! — негодовал Юрка Гадов. — Таких к животным на пушечный выстрел нельзя подпускать!

— Ой, гляньте! — вдруг кричит Нинель. — Таксочка! Ой какая сладенькая!

И правда. Глядим: в корзинке прямо на земле сидит маленький такой щеночек таксы, разглядывает нас умными глазёнками. А возле него древняя старушка в пуховом платке. Но мы к ней сразу не подошли, мы учёные. Стоим в сторонке, интереса к щеночку не проявляем. Прикидываем с какого боку лучше обаять старушку, чтобы не прогадать. Но она сама вычислила нас, хитрая.

— Что, ребятки, нравится? — спрашивает шёлковым голоском и кивает на щенка.

Но знаем мы этих милых старушенций! Такая обвесит — глазом не моргнёт. Она параллельно с щеночком говядиной ещё торговала.

— Нет, бабушка, — отвечаем, — не нравится. Мы просто так тут стоим, прохлаждаемся.

— Нравится-нравится, — старушка опять говорит, — по глазам вижу.

— Да что вы, женщина? У нас и денег-то нет. — Валя делает непонимающие глаза.

— Нету? — Старушка заметно огорчилась. — Ну что ж, на нет и суда нет.

— Ты чего, Амфитеатров! — пихает его в бок Нинель. — Уйдёт же собачка!

— А вообще, знаете что? — говорит вдруг старушка. — А забирайте за так!

— Как это за так? — удивляется Гадов.

— Даром, значит. Отдаю!

Мы стоим в замешательстве, глядим друг на друга, моргаем.

— Ну, чего же вы? Забирайте, говорю, пока не передумала.

— Ой, бабушка, спасибо огромное! — Первой из нас опомнилась Нинель. — Давайте мне, я его в курточку засуну, за пазуху. Это мальчик?