class="p1">Сотрудничество Александра с нами, конечно, было вынужденным шагом с его стороны. Однако после переезда в Москву ему повезло. Он находился на связи у сотрудников ОГПУ — НКВД Ильина и Маклярского, которые, будучи исключительно порядочными людьми, в те трагические тридцатые годы нацеливали его не на доносительство, а на объективное и честное освещение реальных настроений и позиции людей в кругах научно-технической интеллигенции в Москве, поддерживавших контакты с зарубежной интеллигенцией и деятелями русской эмиграции. Для этого у Александра были большие возможности. Он работал в Главкинопрокате в качестве инженера, был вхож в круг крупнейших актеров. Дело было в том, что, проживая в Брюсовском переулке, он жил в одной квартире с видным артистом МХАТа Марковым, дружил с сыновьями известнейших во всем мире деятелей русского театра и актеров Москвина и Качалова.

Являясь широко эрудированным человеком, отличаясь хорошими манерами, он до конца своей жизни поддерживал хорошие отношения с популярными и талантливыми актерами России Ростиславом Пляттом, Астанговым, Масальским, поэтом Васильевым и в молодости с композитором Тихоном Хренниковым. Это была молодая и интересная компания веселых друзей, в которой Александр выделялся своим увлечением конным спортом. Он держал свою лошадь в Манеже, часто бывал на бегах. Словом, это был человек довольно широко известный в Москве. Его легко было установить и проверить по установочным данным любой иностранной спецслужбе, к нему тянулись и им стали интересоваться лидеры боевых организаций русской эмиграции в Париже и Белграде.

Возможно, уже в это время, поскольку нами был установлен определенный интерес немцев к Александру в литерной разработке абвера в Берлине, ему было дано кодовое имя “Макс”. Может быть, это было и не так. К сожалению, даже после войны нам не удалось добраться до материалов дела Макса в немецких архивах. Однако интерес немецкой разведки к Александру был точно зафиксирован нашей контрразведкой.

К началу войны Александр имел за плечами уже большой опыт участия в агентурных мероприятиях. Хотел бы подчеркнуть, что наша контрразведка использовала его в реальных делах, в борьбе против настоящих противников. Александр по праву гордился тем, что по его материалам и сообщениям, несмотря на все кровавые жернова репрессий в 30-е годы, не был репрессирован ни один инакомыслящий. Ему повезло, что и Ильин, и Маклярский нацелили и использовали его в мероприятиях по противодействию усилиям наших настоящих, но не мифических противников.

С началом войны Александр был призван в кавалерию, но находился в течение первого месяца в Москве. В июле 1941 года начальник Секретно-политического управления Горлинский и я вышли с предложением об активном использовании Александра в операции против немецкой разведки на основе внедрения его в мифическую антисоветскую группу, возглавить которую должен был предводитель нижегородского дворянства князь Глебов. Это предложение было утверждено Л. П. Берией. К тому времени подполковник Маклярский был переподчинен мне со всей курируемой им агентурой, активно включился в разработку операции, условно названной “Монастырь”. Это многотомное дело до сих пор хранится в архивах Российского министерства безопасности и, несмотря на “утверждающие” резолюции Берии, Меркулова, Кобулова и других расстрелянных руководителей НКВД — МГБ, по-прежнему является учебным пособием для слушателей спецшкол русской разведывательной и контрразведывательной служб.

После тщательной подготовки в декабре 1941 года Александр, он же для нас Гейне, перешел линию фронта в качестве “эмиссара антисоветской пронемецкой организации ‘Престол’”. Хотя операция по внедрению была тщательно спланирована, его судьба висела на волоске. Пересекая линию фронта, Александр прошел через минное поле и чудом уцелел, не коснувшись мин.

Он шел в тыл к немцам, будучи уверенным в себе. Первоначально мы планировали использовать его осенью 1941 года в Москве на тот случай. если гитлеровцы ворвутся в город. К этому времени мы привлекли к сотрудничеству всю семью Александра, его жену и отца жены, известного в Москве врача Березанского. Его практика в Москве была популярна. Он был одним из консультантов Лечебно-санитарного управления Кремля. Жена же Александра также была аккредитована в московских творческих кинематографических и актерских кругах, поддерживала дружеские отношения с крупнейшим режиссером советского кино Михаилом Роммом.

Было условлено, что квартира отца жены Гейне станет конспиративной квартирой организации “Престол”.

Первоначально немецкая фронтовая группа абвера отнеслась к Александру с большим недоверием. Его допрашивали в грубой форме, лишали сна, даже имитировали расстрел, призывая дать откровенные показания о сотрудничестве с ГПУ. Однако после подключения к его допросам офицеров абвера из группы “Валли” в Смоленске недоверие стало постепенно рассеиваться.

После получения ответов на посланные в Берлин запросы абверовцы стали готовить Александра к заброске в тыл Красной армии. Конкретные задачи перед ним были поставлены спустя два месяца. Он должен был осесть в Москве, создать на базе своей организации агентурную сеть с целью проникновения в штабы и учреждения Красной армии. Перед ним были также поставлены задачи по организации диверсии на железнодорожном транспорте. Александр, он же Гейне, довольно быстро освоился в роли резидента немецкой нелегальной разведки в Москве. Для него нами были приобретены фиктивные и полезные знакомства и так называемые источники информации из среды пожилых офицеров, ранее служивших в царской армии.

Через квартиру отца жены Гейне к нему попадали направленные абвером в Москву люди — всего более пятидесяти человек. Под мою ответственность с предупреждением, “что голову с меня снимут, если в Москве осуществится террористический или диверсионный акт”, которое было высказано Л. П. Берией, агенты и диверсанты абвера временно оставались на свободе, под нашим наблюдением. Однако на квартире Гейне, когда их удавалось усыпить, мы заменяли имевшиеся у них гранаты, пистолеты, яды, взрывные устройства с дистанционным управлением на холостые заряды.

Части немецких агентов, офицерам абвера, выходцам из Прибалтики, которые приезжали в Москву с инспекцией, мы разрешали вернуться за линию фронта. Опасные же диверсанты и террористы были нами арестованы. Все радисты, направленные немцами в Москву через Гейне, были нами перевербованы. В 1942–1943 гг. Александр дважды переходил линию фронта. Его престиж в глазах руководства абвера значительно повысился.

Как установлено теперь, самые высокие оценки его работы были высказаны руководством абвера, когда после проверок немецкая разведка стала консультироваться об использовании Макса с лидерами военных белогвардейских организаций. сотрудничавших с ними в годы войны. И Туркул, и Улагай. другие генералы и офицеры белой армии хотели, так сказать, примазаться к этому успеху немецкой разведки.

Белогвардейцы в своих рапортах абверу и гестапо приписывали себе главенствующую роль в том, что удалось найти Макса в Москве и использовать его связи и доверительные отношения с пожилыми соратниками маршала Шапошникова, начальника русского Генштаба и советника Сталина в годы войны.

Американцы, обнаружив в архивах