Лопес-Педраса не раз повторяет в своей книге, что Гермес обычно приводит все в движение и поддерживает это движение. Он дает совет Одиссею, поучая его, как надо относиться к Цирцее и понимать тот вид помощи, которую она способна оказать ему, чтобы он мог продолжить странствие. Поэтому при правильном подходе Цирцея будет содействовать, а не препятствовать странствию:

«Только ударит тебя жезлом своим длинным Цирцея,

Вырви тотчас из ножен у бедра свой меч медноострый,

Ринься с мечом на Цирцею, как будто убить собираясь.

Та, устрашенная, ложе предложит тебе разделить с ней.

Ты и подумать не смей отказаться от ложа богини,

Если товарищей хочешь спасти и быть у ней гостем».

(X: 293–298)

В этом тонком взаимодействии между сопротивлением и повиновением формируется отношение, которое позволяет Одиссею освободить спутников от свинского существования, а ему самому получить заботу и уход.

Интригующее и, быть может, не совсем объективное противопоставление этому типу герметической искусности, ловкости и хитрости в вопросах обхождения с властью женского начала существует в библейском рассказе об Иосифе и супруге Полифара (Книга Бытия: 39) – рассказе о добродетельном сопротивлении молодого человека могущественной и обольстительной женщине, уклонении от ее уговоров, последующем несправедливом лишении свободы и освобождении. Юный Иосиф вписывается в столь характерный для библейских героев архетипический паттерн невиновности, преследования и конечного оправдания. В этот паттерн не вписывается хитрый Одиссей, ветеран Троянской войны в среднем возрасте. Во всяком случае, в мире «Одиссеи» вмешательство Гермеса исключает подобную невинность и бесхитростность и потому требует и дает другую стратегию общения с женским началом, которая вынуждает богиню взять на себя ответственность за путешествие герметического странника. Но вначале Одиссей должен заставить ее произнести «великую клятву». Последние слова Гермеса, когда он дает совет, разъясняют возможную опасность:

«Пусть лишь она поклянется великою клятвой блаженных,

Что никакого другого несчастья тебе не замыслит,

Чтоб ты, раздетый, не стал беззащитным и сил не лишился».

(X: 299–301)

На стадии лиминальности середины жизни очарование анимы может оказаться особенно опасным, ее песня – смертельно привлекательной, а ее обещания – неописуемо соблазнительными. Здесь очень важно оказать сопротивление и по простоте душевной не попасться в руки Могущества. Но теперь уже существует возможность, как никогда прежде, установить – с помощью Гермеса! – отношения взаимного равенства и доверия с этой чаровницей бессознательного. Поэтому после того, как Одиссей поначалу воспротивился Цирцее, высказал в ее адрес угрозы и устоял перед ее уговорами отведать яств и питья, Цирцея предложила ему разделить с ней ложе:

«Ну, так вложи же в ножны медноострый свой меч, а потом мы

Ляжем ко мне на постель, чтоб, сопрягшись любовью и ложем,

Мы меж собою могли разговаривать с полным доверьем».

(X: 333–335)

И Одиссей принимает ее предложение: «… после того, как она поклялась и исполнила клятву, я немедля взошел на прекрасное ложе Цирцеи» (X: 346–347). При всей своей загадочности комментарий Кереньи к этой сцене – о необходимости заставить Цирцею дать клятву, о ее удивительной готовности сделать это и значении этого эпизода – наводит нас на размышления:

«Здесь уже идет разговор не о примирении, а о верности и доверии, об абсолютной покорности в неприкрытом подчинении чужой воле (таков смысл простого греческого выражения, обозначающего доверие)… Это неотъемлемая часть таинственной природы Цирцеи: она может быть «лживой», но не через утаивание, а через выход за пределы человеческого масштаба, чтобы открыто вверить тайну Одиссею и таким образом уничтожить его как мужчину. По этой причине она вначале должна поклясться великой клятвой. И делает это она потому, что оборонительные редуты ее магической власти были прорваны и она осталась в одиночестве».

(Kerenyi, 1979, р. 19)

Следуя совету Гермеса, Одиссей прорвался через оборонительные редуты магической власти анимы и заставил ее спуститься до уровня человеческого существования и взять на себя человеческие обязательства. В психологическом отношении это равнозначно воздействию Иова на Иегову, которое обсуждается Юнгом в его «Ответе Иову»: оказав решительное сопротивление архетипическому Могуществу, индивид может заставить его вступить в связь с человеческим сознанием. Поэтому Одиссей способен установить полезные отношения с Цирцеей – одной из разновидностей Великой Богини, которая, в свою очередь, представляет один из главных разделов коллективного бессознательного. Какую помощь она ему оказывает?

В строках, описывающих заключительную часть пребывания спутников Одиссея в обличье свиней, слышится некоторое удивление:

«… и Цирцея пошла чрез палаты и вышла,

Жезл держа свой в руке, и, свиную открывши закуту,

Выгнала вон подобья свиней девятигодовалых.

Вышедши, стали они одна близ другой, а Цирцея,

Всех обходя по порядку, их мазала зелием новым.

Тотчас осыпалась с тел их щетина, которою густо

Были покрыты они от ужасного зелья Цирцеи.

Все они сделались снова мужами – моложе, чем прежде,

Стали значительно выше и ростом и видом прекрасней».

(X: 388–396)

Более примечательным мне кажется то обстоятельство, которому ученые уделяли мало внимания, а именно то, что недолгое знакомство спутников Одиссея со свинским существованием омолодило и оживило их: освободившись от чар, они стали моложе и (как сказано в тексте) «значительно прекрасней», чем прежде.

Произошло обновление. Символизм обновления обветшалой и истощенной психологической доминанты через возвращение в «чрево Матери» с последующим преображением в этом чреве имеет аналогию в алхимии, где Старый Король вновь входит в мать, растворяется в ее чреве и затем возрождается в облике жизнеспособного юноши (Jung, CW 14, § 356ff.).

Истощенные спутники Одиссея, претерпевшие погружение в бессознательное и подвергнутые длительному принудительному повиновению аниме, т. е. свинскому существованию – симбиотическому слиянию с депрессивными настроениями, соматизациям, символизирующим психологический конфликт, – вернулись к своей человеческой идентичности с обновленной силой и энергией.

Опасность застревания в этом регрессивном состоянии была преодолена благодаря покровительственной помощи Гермеса – архетипического фактора бессознательного, помогающего Эго индивида отделиться от той части психики, которая претерпевает дезинтегративную трансформацию и «проплывает» через лиминальный период. Но, наряду со способностью к пассивному плаванию, «фактор Гермеса» обеспечивает тот вид тонкого равновесия, который можно нестрого назвать «методом» противодействия бессознательному и его влечению к регрессивному симбиозу с анимой – совокупностью установок и действий, которая включает недоверие к нему, активное сопротивление ему и, наконец, подчинение ему. Эта герметическая деятельность приводит к установлению доверительного отношения к бессознательному. В результате поступков Одиссея, совершенных по совету Гермеса по отношению к Цирцее, колдунья была вынуждена сказать спутникам Одиссея: