Как обычно, последним мы рассмотрели самый первый отпечаток — грубую поверхность камня в стене вокруг поля нашей семьи. Я разгладила бумагу и прошептала вопрос, который уже не раз задавала Ми Чжа:

— Почему же я не сделала оттиски во время похорон матери или поминального ритуала?

— Перестань себя корить, — негромко отозвалась Ми Чжа. — От этого станет только тоскливее на душе.

— Но я так скучаю по матушке.

Когда я начала плакать, Ми Чжа расплакалась тоже.

— Ты хоть знала ее, — всхлипнула подруга, — а я скучаю по самой идее матери. Что мне еще остается?

Масляная лампа с другой стороны занавески погасла. Ми Чжа убрала бумаги обратно в отцовскую книгу, я выключила лампу. Подруга улеглась и прижалась ко мне плотнее обычного — колени к коленям, бедра к бедрам, грудь к моей спине. Обняв меня за талию, она положила ладонь мне на живот. На следующий день опять нужно было рано вставать и нырять в ужасно холодное море, так что пора было бы уже спать, но я чувствовала, как неровно Ми Чжа дышит мне в шею, как напряжено ее тело, и понимала, что подруга не спит, а прислушивается. И сестры Кан на другом конце комнаты явно тоже нас внимательно слушали. В конце концов Ку Сун начала похрапывать, а потом и ее сестру знакомый негромкий храп заставил расслабиться, и она задышала глубже и ровнее.

Напряжение Ми Чжа ушло, и она прошептала мне на ухо:

— Хочу, чтобы муж у меня был храбрый и с твердым характером. — Похоже, она не забыла слов Ку Чжа. — Неважно, красивый или нет, но пусть у него будет сильное тело, так сразу заметно хорошего работника.

— Это ты мужчину с материка описываешь, — заметила я. — Где такого найдешь?

— Может, сваха мне поможет, — ответила она.

Браки устраивали либо свахи, либо уважаемые родственники, которые подыскивали подходящих кандидатов. Мне не верилось, что тетка и дядя Ми Чжа заплатят за сваху, а никакого уважаемого родственника, который мог бы передать брачное предложение, моя подруга не упоминала. Кроме того, мужчины с материка считали женщин с Чеджудо безобразными и шумными, а наши худые тела с сильными мышцами казались им мальчишескими. Им не нравился наш густой загар. А еще у мужчин с материка были твердые убеждения насчет поведения женщин — там куда больше обращали внимания на конфуцианские идеалы, чем было принято у островных мужчин. Женщине полагалось говорить мягко и нежно. У Ми Чжа был красивый голос, но если она продолжит нырять, у нее испортится слух и она будет вечно кричать, как и все остальные ныряльщицы. Если она выйдет за мужчину с материка, придется ей следить за тем, чтобы сохранить нежный цвет лица, а как это сделать, если работаешь на солнце, в соленой воде и на ветру? Муж с материка захочет жену, которая скромно одевается, а хэнё, как считалось, ходят полуголые. Приличной женщине полагалось иметь алые губы, блестящие глаза и скромный характер… Мужчины с материка серьезно относились к таким вещам. Мужья с Чеджудо, может, и лентяи, но они никогда не указывали женам, как себя вести, что делать и о чем говорить. Впрочем, вслух я ничего этого не сказала.

— Ну, меня фигура не очень волнует, — сказала я.

— Врешь ты все! — воскликнула Ми Чжа.

Храп Ку Сун на другом конце комнаты вдруг стих, а ее сестра заворочалась.

— Ну ладно, — негромко призналась я, когда сестры Кан снова заснули. — Волнует. Не хочу тощего как палка мужа. И еще пусть будет смуглым, чтобы сразу становилось понятно: он не боится работать под палящим солнцем.

Ми Чжа хрипловато рассмеялась.

— Получается, нам обеим нужны работящие мужчины.

— И еще у него должен быть хороший характер.

— Хороший характер?

— Матушка всегда говорила, что хэнё не должна жадничать. По-моему, это и к мужчинам относится. Не хочу постоянно видеть жадные глаза и иметь дело с жадными руками. И еще пусть будет храбрым. — Ми Чжа молчала, и я продолжила: — Самое главное — выйти замуж за парня из Хадо. Тогда я смогу видеться с семьей и помогать им. Если ты тоже найдешь парня из Хадо, мы обе сохраним права в нашем кооперативе. Ты же знаешь: если выйдешь замуж в другую деревню, придется вступать в тамошний кооператив.

— А главное, если я выйду замуж в другую деревню, мы больше не будем вместе, — сказала она, притянув меня к себе еще ближе, так что между нами теперь и листок бумаги не влез бы. — Мы должны всегда быть вместе.

— Всегда вместе, — повторила я.

Мы умолкли. Мне уже хотелось спать, но надо было сказать Ми Чжа еще пару важных вещей. Я шепотом повторила самые главные жалобы на мужчин с Чеджудо, которые мне доводилось слышать:

— Не хочу мелочного мужа. Не хочу, чтобы его вечно приходилось шпынять…

— И вечно вокруг него суетиться, доказывая свою любовь, — добавила моя подруга. — И пусть не пьет, не играет и не заводит младшую жену.

В ночной полутьме можно было и помечтать.

Июль-август 1944 года

В конце июля сезон закончился. Сестры Кан и мы с Ми Чжа доплыли на пароме из Владивостока до Кореи, а потом еще одним паромом, который шел вдоль восточного берега, добрались до Пусана. Перед тем как поплыть на Чеджудо, мы отправились за покупками. На публике мы старались разговаривать только по-японски, так требовали колонисты. Сестры Кан быстро купили все, что хотели, и отправились домой. Нас с Ми Чжа не ждали мужья и маленькие дети, так что мы позволили себе потратить лишний день на прогулки по улочкам Пусана и открытым рынкам.

Мы нашли лоток, где продавались злаки, и накупили несколько мешков ячменя и недорогого риса. Эти мешки мы по очереди, один за другим, взвалили себе на плечи и перетащили в пансион, где остановились. У торговца тряпьем мы купили стеганые одеяла и туго скрутили их, чтобы они занимали меньше места и легче было их тащить. Одеяла нам должны были пригодиться в замужестве. Я потратила недельный заработок на радиоприемник — решила, что это будет хороший подарок для будущего мужа, а Ми Чжа для своего выбрала фотоаппарат. Как следует поторговавшись, я купила практичные подарки для братьев и сестры — отрез ткани, иголки и нитки, нож и тому подобное. Отцу я собиралась привезти пару ботинок, а для бабушки взяла носки, чтобы у нее зимой не мерзли ноги. Потом мы с Ми Чжа скинулись и купили ткани, чтобы по пути домой сшить несколько шарфов для Ю Ри. Еще Ми Чжа кое-что приобрела тетке с дядей. Несколько раз я замечала, как она стоит и смотрит в никуда, пытаясь вспомнить, что именно просили привезти родственники. Иногда мы разделялись, но в основном ходили по рынку вместе — отчаянно торговались, улыбались торговцам, если думали, что это поможет, громко разговаривали, как настоящие хэнё, чтобы торговцы не сочли нас какими-то там заводскими девчонками.

— Мы хотели взять два мешка мне и три — моей подруге, но можем купить и шесть, если назначите хорошую цену, — говорила торговцам Ми Чжа, и ее почти безупречный японский только подчеркивал твердость намерений.