И улыбается:

– Вымоем мы её, эту вашу будку! Легко! Ведь правда, Катька?

Ануфриева ещё больше теряется:

– Катька, ты что, серьёзно?

И тут Замятина говорит как бы ей, а на самом деле так, чтобы все слышали:

– Ну понимаешь, за радость надо платить!

– Чего? – переспрашивает Ануфриева, да и Марина Андреевна теряется:

– Катя, ты что?

А Катька Замятина, гордая, оглядывает всех:

– Никому больше не признаются в любви! Да ещё чтобы потратили столько краски!

– Что она сказала? – переспрашивает Настя Иванова у Насти Васильевой.

А Замятина уже на Марину Андреевну смотрит и улыбается:

– И вам никто на будке не писал!

– Откуда ты знаешь? – смущается Марина Андреевна. И тут же захлёбывается от возмущения:

– Как – не писали?.. Катя, выйди…

Ануфриева тоже вся в негодовании:

– Замятина пускай моет, если ей радость! Что это она будет решать за меня?

– Я, я за вас решила, – перебивает Марина Андреевна.

Нет, не успеют они сегодня поговорить о предстоящем бале!

– Тряпки возьмите у технички и можете прямо сейчас начинать, – командует классная.

Ануфриева поджимает губки:

– А что, мы одни Кати в классе, что ли?

– А кто ещё? – теряется Марина Андреевна.

И все глядят по сторонам.

– Полковникова тоже Катя! – объявляет Ануфриева.

И тут все видят Полковникову. Она сидит низко пригнувшись к парте, как будто её ругают и ей очень стыдно.

– Полковникову-то вы что не отправляете будку мыть? – спрашивает Ануфриева.

Несколько мальчишек смеются. И девочки тоже.

– Катя, ну как не стыдно, – начинает Марина Андреевна.

И тут Полковникова вскакивает на ноги:

– А что? Я Катя! За радость надо платить.

Три девочки водят тряпками по стене будки.

– Трите сильнее! – кричит, проходя мимо, Андрей Прокопьев.

Ира и Настя хихикают:

– Это надолго! Позвоните, чтобы вас дома не ждали!

А сами домой идут, значит, уже поговорили про школьный бал. И выбрали, кто будет показывать танец. А какие танцы без Кати Замятиной? На День учителя у седьмого «В» было выступление ни на что не похожее. Сначала все выстроились в ряд и ведущая объявила звонко, налегая на «р»:

– Танец ветррра сирррокко!

И шестерых девчонок точно ветром вдруг понесло! Какие коленца выделывали они под бой барабана! А на переднем плане Замятина высоко вскидывала тонкие ножки, взлетала и переворачивалась в воздухе. А потом приземляется – и обратно идёт по сцене колесом…

Кажется, Катя умеет складываться во все стороны. И сейчас она тоже ловко сложилась и стенку трёт у самой земли. Тряпочкой водит быстро, ловко. Намочит в ведре – и раз-раз. Вот-вот уже воскликнет: «Готово!» – и поднимется резко, прыжком. Оглянется: «Кому помогать?»

Ануфриева повыше трёт, чуть нагнувшись. Стала бы она приседать и наклоняться к земле, как эта Замятина! У Кати Ануфриевой все движения плавные. Руки грязные, но она то и дело ребром ладони отводит чёлку.

Ануфриева догадывается, кто мог написать на будке. С чего только Замятина решила, что это ей? Тоже ещё – «За радость надо платить»! У Кати Ануфриевой каждый день радость, достаточно портфель открыть или ящик в и-нете. Витька и Юрка уже надоели своими посланиями. «Катя, идём вечером в парк?» Или «в кино»…

И это ещё что, вторую неделю на неё один девятиклассник поглядывает. И вот – осмелел. «Ишь ты, как решил в любви объясниться, – возмущается Катя. – Мне такой радости не надо. Ещё захочу я с тобой дружить или не захочу, а уже будку мыть?» В Кате закипает обида. Она думает: «Ладно-ладно, завтра же до уроков тебе подадут записку: „А не слабо просто так подойти?“ И подпись: „От кого – знаешь“».

А Катя Полковникова стоит во весь рост. Тряпкой водит на уровне глаз, «Катю» стирает. Такая разве присядет на корточки? Брюки и без того вот-вот треснут.

Полковникова толстая, неповоротливая. Она уже давно выше всех в классе. Говорит басом, учится на пятёрки.

– Катя, – говорит ей Замятина, – ты иди домой. Мы с Катей сами, а то будет несправедливо…

– А чего это несправедливо? – протестует Ануфриева. – Мы с тобой, значит, работай…

– Должна быть справедливость! – заявляет и Катя Полковникова. Наклоняется к ведру с водой – прополоскать тряпку. Пиджак ей тесен и короток, он ползёт вверх. Рубашка выползает из брюк и открывает голую спину. Над краем брюк видны синие трусики.

– Вы, Марина Андреевна, извините меня, но вы ничего умнее не придумали? – спрашивает Анна Михайловна.

Классная и директор стоят в раздевалке возле окна.

– Я думала… вы же сказали – срочно стереть, – оправдывается классная. – А кто призна́ется?

– Хм, – говорит директриса. – Ну, а Полковникова-то здесь зачем?

Классная разводит руками:

– Полковникова тоже Катя… Кому-то из Кать написали…

– Но не Полковниковой же! – отвечает Анна Михайловна. – Вы что, хотите снова беседовать с её папой? Катя, мол, умница у него, только об учёбе думает. Я лично уже устала от него…

– Как, – спрашивает Марина Андреевна, – он и к вам приходил? Он мне всё грозит, что жаловаться к вам пойдёт!

– Ходит он, ходит, – кивает Анна Михайловна, – и регулярно жалуется на вас. Класс, говорит, недружный, Катя обижается на детей, плачет. Все её пытаются поддеть. И учителя к ней несправедливы, физкультурник упёрся, чтобы сдавала прыжки в длину… А вы будто не видите – нет чтобы договориться, помочь девочке. Папа требует сменить классную…

– А как же я… – не понимает Марина Андреевна. – Какие я могу ей делать поблажки? Её и так в классе не любят… А папа не хочет этого понимать.

Анна Михайловна кивает:

– И не захочет! Идёмте скорее! – И выбегает во двор.

Классная – следом за ней.

– Послушай, Катя! – говорит директриса, и все три Кати поворачиваются к ней. – Ты, ты, Катя Полковникова.

– Да, – вскидывается Полковникова.

– Иди домой! – тоном, не допускающим возражений, говорит Анна Михайловна. – Мы с Мариной Андреевной отпускаем тебя. И Кати. – Она смотрит на девочек. – И Кати отпускают. Ведь правда, Кати?

– А я ей сразу сказала: «Иди домой», – кивает Катя Замятина.

А Катя Ануфриева только стоит-улыбается – и ни словечка о том, что Полковникова тоже Катя.

– Вам уже немного осталось, – утешает Ануфриеву и Замятину директриса. – Завтра у нас в школе гости, приходится наводить порядок.