Лира словно онемела. Прижав к себе Пантелеймона, она уставилась в огонь.

– Но он сказал… – начала она очень тихо, но затем голос ее окреп: – Он сказал, что колледж заплатит за мое образование… за те годы, что мне осталось учиться в Святой Софии… Так чего же он хочет? Чтобы я все-таки доучилась и получила степень или… или что? Я просто не понимаю. У меня в голове не укладывается…

– Боюсь, это еще не все, – сказала Ханна. – Деньги, которые оставил тебе доктор Карн, – те деньги, которые, по словам Хаммонда, почти закончились… Пусть лучше Малкольм расскажет.

– В последние годы доктора Карна легко было сбить с толку, – сказал доктор Полстед, – а в расчетах и денежных делах он и вовсе никогда не был силен. Судя по всему, он действительно оставил тебе довольно значительную сумму. Мы точно не знаем какую, но должно было хватить еще надолго. Однако затем его убедили вложить эти деньги в какой-то фонд, который теперь обанкротился. То ли им просто управляли из рук вон плохо, то ли намеренно разорили. И юрист колледжа тут ни при чем, что бы ни говорил тебе доктор Хаммонд. Наоборот, наш юрист изо всех сил старался отговорить старого магистра от инвестиции в этот фонд, но, само собой, не смог пойти против желания клиента. А юриста ты, наверное, знаешь – очень высокий, сейчас уже довольно пожилой, с деймоном пустельгой.

– А, да! – Лира вспомнила его. Она не знала точно, чем он занимается, но этот человек всегда был с ней добр и вежлив и искренне интересовался ее успехами.

– Они хорошо рассчитали время, – вставила Элис. – Это случилось незадолго до того, как старый магистр начал сдавать. Стал забывать важные вещи, бедняга…

– Я помню, – сказала Лира. – Это было так грустно… я любила его.

– Многие его любили, – кивнула Ханна. – Но когда стало ясно, что он не справляется, юристу пришлось взять на себя обязанности поверенного. И вот если бы доктор Карн захотел инвестировать деньги в ненадежный фонд уже на том этапе, это можно было бы предотвратить.

– Минуточку, – перебила Лира. – Элис сказала: «Они хорошо рассчитали время». Вы хотите сказать, что они – ну, то есть наши противники, – нарочно все подстроили так, чтобы эти деньги пропали?

– Очень на то похоже, – ответил доктор Полстед.

– Но зачем?

– Чтобы навредить тебе. Они понимали, что ты об этом даже не узнаешь, пока… в общем, до вчерашнего дня.

– Значит, они… Даже когда старый магистр был еще жив… они уже тогда строили планы, как мне навредить?

– Да. Но мы это поняли только сейчас. Именно поэтому пришлось срочно вызвать тебя сюда и все рассказать.

Вот теперь Лира и впрямь потеряла дар речи. За нее спросил Пантелеймон:

– Но зачем?

– Мы понятия не имеем, – покачала головой Ханна. – По какой-то причине наши противники хотят, чтобы ты стала уязвимой, а нам необходимо тебя беречь – ради всеобщего блага. Но ты не единственная. Есть и другие ученые, которых защищает закон об убежище. Он всегда был гарантией свободы мысли – и такое ощущение, что теперь этот бастион вот-вот падет.

Лира потерла лоб. Она все думала о том человеке, о котором ни разу не слышала до сих пор, – о человеке с трехногой гиеной, который был готов на все, чтобы заполучить ее, Лиру, в свое распоряжение, когда ей не исполнилось еще и года.

– Этот Бонневиль, – начала она, – он тоже один из наших противников? Он поэтому пытался захватить меня?

Лицо Элис на миг перекосила гримаса, полная презрения и ненависти.

– Это был непростой человек, и обстоятельства у него были сложные, – сказала Ханна. – Похоже, он был шпионом, но независимым – как, знаешь, бывают независимые ученые. Но еще раньше он занимался экспериментальной теологией, то есть физикой. Он один, без всякой помощи, сумел проникнуть в святая святых Магистериума, в его женевский центр, и там обнаружил такое… в общем, совершенно невероятные материалы. Целый рюкзак бумаг. Малкольм его спас…

– Украл, – поправил доктор Полстед.

– Хорошо, украл. И принес в Оксфорд. Но Бонневиль в каком-то смысле сломался. Он был психопатом, одержимым… И по какой-то причине он был одержим тобой, когда ты была еще младенцем. Хотел во что бы то ни стало добраться до тебя.

– Думаю, он хотел использовать тебя как козырь в какой-то сделке, – сказал доктор Полстед. – Но, видишь ли… Кажется, под конец он просто сошел с ума. Он…

Лиру потрясла глубокая боль, отразившаяся в этот момент на лице доктора. Он смотрел на Элис, а та отвечала ему взглядом, полным такой же муки. Потом доктор Полстед опустил голову, не находя больше слов.

– Вот и еще одна причина, по которой нам так трудно было все тебе рассказать, – севшим голосом проговорила Элис. – Видишь ли, Бонневиль меня изнасиловал. Возможно, он бы и на этом не остановился, но Малкольм… Малкольм пришел мне на помощь и… сделал единственное, что ему оставалось. Мы совсем выбились из сил… Думали, что не доживем до утра… Все было так ужасно! И вот…

Она замолчала, не в силах больше говорить. Ее деймон, Бен, положил голову ей на колени, и Элис дрожащей рукой погладила его за ушами. Лире хотелось обхватить себя руками, но она не могла даже шевельнуться. Пан замер и неподвижно сидел у ее ног.

– Единственное, что ему оставалось?.. – прошептала Лира.

– Малкольм убил его, – сказала Аста, деймон Малкольма.

Лира не знала, что сказать. Доктор Полстед по-прежнему смотрел в пол. Потом медленно поднял руку и провел ею по лицу.

– Ты лежала в лодке, спеленатая, – сказала Элис, – и он не хотел оставлять тебя одну. Поэтому Аста осталась с тобой, а Малкольм пришел туда, где Бонневиль… в общем, туда, где он на меня напал. А Аста за тобой приглядывала.

– Значит, вы с ней разделились? – спросила Лира доктора Полстеда. – И вы действительно убили его?

– Это было ужасно. Не знаю, как я это вынес.

– Сколько вам было лет?

– Одиннадцать.

Чуть меньше, чем было Уиллу, когда алетиометр сказал ей, что он – убийца. Лира посмотрела на доктора Полстеда новыми глазами – так, словно видела его впервые. Она представила себе рыжего мальчика, который убивает опытного тайного агента, и тут тотчас же увидела другую параллель: Уилл в своем мире тоже убил сотрудника секретной службы. Какие еще совпадения ей предстоит увидеть? Алетиометр мог бы подсказать, но до чего же долго придется искать ответ! И как быстро у нее это получалось когда-то: пальцы порхали по шкале быстрее мысли, а мысль без колебаний спускалась по лестницам толкований во тьму, где пряталась истина!

– И его мы тоже должны поберечь, – вдруг сказала Ханна.

Лира моргнула.

– Алетиометр? Но как вы догадались, что я думаю о нем?

– Ты шевелила пальцами.

– А-а. Теперь придется все скрывать. Сдерживаться в каждом движении, в каждом слове… И ведь я обо всем этом понятия не имела! Даже не догадывалась! Не знаю, что сказать…