Крики она услышала еще на подходах к кабинету.

– Это преступление!

– Подбирайте слова! Вы – посол, а не прокурор!

– Вы мне за это ответите!

– Зоммерфельд, возьмите себя в руки…

– Я лучше возьму в руки лучевик!

– Прекратите истерику! Вы дипломат – какое право вы имеете…

– Похищена гражданка Ларгитаса! С утра я болтаюсь на гипере, как удавленник на виселице, пытаясь заставить вас реагировать! И что я слышу в ответ? «Ждите, Зоммерфельд! Ничего не предпринимайте, Зоммерфельд! Все под контролем, Зоммерфельд!»

– И еще раз повторю: ждите…

– Я немедленно подаю ноту протеста…

– Запрещаю! Мы уже связались с 3-й исследовательской группой. Кауфман обещал пробить ситуацию по своим каналам…

– Кауфман? Это работа Хеширута! Вы понимаете? Хеширута! Какие у Кауфмана каналы на его невменяемое величество?! Что вы мне голову морочите?!

– У вас есть доказательства, что похищение санкционировал шах?

– Нет у меня доказательств! Я знаю! Знаю, и все!

– И вы хотите подать ноту без доказательств?

– По-вашему, лучевик предпочтительней?

– Зоммерфельд, я не знаю, что вы там курите…

Господин посол бушевал. Господин посол был вне себя. Задержавшись в дверях, Регина любовалась Ником. Мужчина дрался за нее. Как мог, как умел. Так дрался бы тот, прежний Ник – минус предательство, плюс годы опыта, превратившие румяного хомячка в поджарого волка. Спиной к дверям, лицом к рамке гиперсвязи, Николас Зоммерфельд стоял на грани. Казалось, либо он сейчас кинется в рамку и голыми руками удушит большую политическую шишку, давившую на резоны – либо схватит крупнокалиберную ноту протеста и ринется во дворец.

Большая шишка понимала это. Вернее, Большой Шиш – гипер демонстрировал лысину, усы и мешки под глазами. Усы поникли, лысина взмокла. Господин посол вышел из-под контроля, и Большой Шиш предчувствовал беду. Похищение доктора ван Фрассен, судя по всему, он в беды не зачислял.

– Если к вечеру Кауфман не предоставит…

– Зоммерфельд! Вы мне это бросьте!

– …веские доказательства непричастности Хеширута…

– Хотите лишиться посольского статуса?

– Угрожайте своим лизоблюдам! Я – единственный, кто сумел договориться с этим мясником Кейрином! Я выбил шахские фирманы для Кауфмана и Берга! Кстати, я был против прилета доктора ван Фрассен на Шадруван! Это вы настояли! Значит…

– Вы в курсе, почему…

– …ответственность мы делим поровну! И если вы боитесь шевельнуть пальцем, то я разберусь без вашей сраной помощи…

– Добрый день, госпожа ван Фрассен.

– Что?!

– Рад видеть вас живой и здоровой.

– Вы рехнулись?

– Обернитесь, Зоммерфельд. И прекратите брызгать слюной.

Ник обернулся. Бледный, всклокоченный, он смотрел на Регину, как на призрак. А потом протянул руку себе за спину, нашарил панель и выключил гиперсвязь.

– Там у меня караван, – невпопад сказала Регина. – Разгружается.

– Караван, – повторил Ник. – Да, хорошо.

– Я заперла Фриду у себя.

– Фриду?

– Мою химеру. Нам понадобится ветеринар.

– Конечно, ветеринар. Найдем.

Медленно, словно шел по хрупкому льду, он пересек кабинет. Пальцы господина посла тронули лицо доктора ван Фрассен. Легко, еле слышно; прикосновение слепого шаха было ощутимей. Щека, подбородок. Линия носа. Татуировка на крыльях. Брови. Губы. Ник изучал ее заново; проверял – не подменили? Регина знала, что сейчас произойдет, знала, еще стоя в дверях, и не сопротивлялась.

«Reves D'automne», подумала она.

Осенние мечты.

– Хочу кофе.

– Сейчас.

– Ты куда?

– За кофе.

– Тебе надо выйти в кофейню? Тогда оденься.

– Никаких кофеен. Мне поставили аппарат. Но если ты хочешь экзотики, я могу сходить к Матильде и попросить ее организовать нам пару чашечек. С доставкой в постель.

– Тебе нравятся крупные женщины? Любовь втроем?

– Мне не нравятся женщины. Никакие. Кроме тебя.

– Льстец. Дипломат. Иди делай кофе.

– Тебе со взбитым желтком и капелькой ликера?

– Помнишь?

– Помню.

– А про ветеринара?

– Каджар-хабиб сказал, что все в порядке. Заживет, как на химере.

– Он осматривал Фриду?!

– Спящую. Ей вкололи снотворное. Отвлекли Артуром и сделали инъекцию. Ты в курсе, что у них любовь?

– Твой сын такой же бабник, как и ты. Но по молодости предпочитает химер и психиров. Да, и служанок. Лейла, я надеюсь, сбежала?

– С чего бы? Она ни в чем не виновата. Какая-то женщина спросила тебя. Ну, Лейла и вызвала. В остальном она себя не винит. Кстати, вымани она тебя нарочно – тоже не винила бы. Покорность у нее в крови. А тут приказ, сама понимаешь, и не просто приказ. Ты бы обвинила Каджар-хабиба, исполни он приказ шаха?

– Вряд ли. Но и не простила бы. Это точно.

– Ты не умеешь прощать.

– Не умею. И не надейся.

– А если так?

– Перебьешься. Нет тебе прощения.

– А так?

– М-м…

– Ну?

– Не мешай мне думать. И не останавливайся.

Сутки она приходила в себя. Много спала. Во сне ей являлся раб с разорванным горлом. Незрячий взгляд покойника – окна дома в заброшенном городе – слезы в белых глазах шаха… Они надвигались, из проколотых зрачков вырастали иглы. Регина просыпалась от собственного крика, в холодном поту. В таком состоянии нечего было и думать о сеансах пси-терапии.

На второй день она взяла себя в руки.

– Здравствуй, Артур. Это я, тетя Ри. Пришла поиграть с тобой.

– И… – механически повторил Артур.

И отвернулся.

Планшет для рисования, любимые кубики, игрушки из шкафа – ничто не заинтересовало малыша. Регрессия была очевидна. Все труды насмарку? Нет уж, милый мой! Так просто тетя Ри от тебя не отстанет. Как ни странно, общий пси-фон не изменился. Деятельность мозга – на прежнем уровне. Значит, произошло перераспределение активности. Она сунулась проверять недавно простроенные связи – половина отсутствовала. Остальные просматривались с трудом. Не оставалось сомнений, что они «рассосутся» через день-другой. Столь стремительный регресс доктор ван Фрассен наблюдала впервые.