— Ты ведешь себя так, потому что очень взбудоражен и желаешь привлечь к себе внимание, — тихо, мягко сказала Раиса Павловна.

— Я хочу привлечь к себе внимание? — Данила улыбался.

— Конечно. За столом рядом с тобой сидит очень красивая девушка, — Раиса Павловна в свою очередь улыбнулась Кате, — и ты из кожи вон лезешь, чтобы ей понравиться. Ты оригинальничаешь.

— Казино временно закрыто, — объявил Данила.

— Поросенок великолепный, — констатировал Петр Алексеевич. — Рая, будь добра, положи мне еще кусочек.

Раиса Павловна занялась мужем.

— Катя, а можно тебя спросить? — Данила снова обернулся к Кате. — Ты была в Большом после ремонта?

— Еще нет, не пришлось.

— А можно тебя пригласить в театр? Опера, балет, что нравится?

Катя не успела ответить.

— Не забывай, что Катенька замужем, — сказала Раиса Павловна. — Такие вещи надо спрашивать у ее мужа. Так положено в приличном обществе.

Данила встал из-за стола. Из столовой он ушел и больше не появился. А ужин продолжался.

— Кать, завтра мы с тобой пройдемся, в лесу у реки погуляем, — сказала Женя, — если, конечно, не польет дождь.

За столом снова заговорили все — о погоде, о самочувствии, о том, как это здорово иметь катер и куда его девать на зиму.

И, разумеется, никто не упоминал даже имени убитого шофера. Единственная тема, что интересовала Катю, никем не озвучивалась за праздничным ужином.

Но настроение за столом заметно изменилось — так показалось Кате. Как только Данила покинул столовую, атмосфера разрядилась.

Но Катя ошиблась. Ей не дано было увидеть, что случилось после ужина.

При закрытых дверях.

Когда Раиса Павловна появилась в супружеской спальне, муж ее Петр Алексеевич уже сидел на своей постели.

Спальня, просторная и со вкусом убранная, имела одну характерную деталь — две кровати, поставленные рядом. Одна — обычная с высокими подушками под розовым атласным покрывалом. А вторая — медицинская, полностью технически оснащенная, как и инвалидное кресло: кнопка управления на пульте, чтобы кровать сама поднималась и позволяла лежащему в ней сесть, металлические скобы на стене и кронштейн с «ухватками», прикрепленный к потолку.

Петр Алексеевич в майке сидел на медицинской кровати. Инвалидное кресло стояло рядом. Он перебрался на кровать из него сам, без посторонней помощи, и момент этот Раиса Павловна не застала.

— Петенька, ты принял лекарство? — заботливо осведомилась Раиса Павловна, садясь за туалетный столик перед зеркалом.

Она начала причесывать свои короткие рыжие волосы.

— Нет, — Петр Алексеевич смотрел на жену.

— Надо выпить.

— Так подай.

— Конечно, сейчас. — Раиса Павловна встала и подошла к комоду — на нем несколько фотографий в рамках. А между фотографиями куча коробок с лекарствами. Она начала вынимать таблетки из гнезд и складывать на фарфоровое блюдце.

— Сейчас принесу тебе чая запить.

— Потом. Подойди сюда.

— Я за чаем на кухню.

— Я сказал, подойди ко мне. — Петр Алексеевич похлопал ладонью по постели, словно приглашая жену присесть.

Она забрала блюдце с таблетками и подошла, протянула таблетки мужу.

Но Петр Алексеевич таблетки проигнорировал. Он левой рукой цепко схватил Раису Павловну за отвороты ее махрового розового халата, в который она обычно облачалась в спальне.

Он рванул ее к себе с невероятной силой и правой рукой внезапно наотмашь ударил по лицу.

— Петя! — Раиса Павловна взвизгнула приглушенно.

Вырвалась, хотела отпрянуть, но Петр Алексеевич приказал:

— Стой где стоишь.

И Раиса Павловна осталась перед ним на месте. И в странной позе — согнув ноги в коленях, чуть присев даже, чтобы он мог дотянуться.

А он ударил ее снова по лицу. Еще и еще.

И кто бы мог предположить из тех, кто видел Раису Павловну Лопыреву публично — в ее офисе в отеле «Москва», за «круглым столом», который она собирала в инициативном комитете для обсуждения животрепещущих, как ей казалось, вопросов, в кабинетах больших начальников, в думских кулуарах, где она так часто раздавала интервью журналистам, — да, кто бы мог предположить, что в супружеской спальне при закрытых дверях она униженно стоит вот так на полусогнутых, едва ли не руки по швам, когда муж-калека бьет ее с такой остервенелой и вроде бы совершенно неоправданной злобой.

За что?

Уж не сошел ли с ума Петр Алексеевич?

— Петя, Петя, Петяяяяяяяяяя…

— Молчи!!

Из носа Раисы Павловны хлынула кровь. И лишь тогда муж ее перестал бить.

— Казнишь меня, как палач. — Раиса Павловна всхлипнула.

— Молчи, морда… мордень…

Петр Алексеевич вытер руку, испачканную в крови и соплях жены, об одеяло. Раиса Павловна, шатаясь, направилась к двери ванной, смежной со спальней. Она умывалась там долго. А на кухню за чаем для мужа уже не пошла.

Потом она вернулась — уже умытая, с примочками на лице, и тихонько разделась — сняла халат, легла на свою кровать, укрывшись до подбородка.

Петр Алексеевич нажал кнопку на пульте, и в спальне погас свет.

Утро началось как-то вяло. Потеплело, но небо все в серых сырых тучах. Завтрак снова накрыли на кухне, но за столом Катя увидела только Женю. А где же все?

— Тете нездоровится, голова разболелась. Гена и Герман уже позавтракали. Папа делает лечебную гимнастику, а это долго в его случае, а Данилу где-то носит. Опять бегает, энергию тратит неуемную.

Так пояснила Женя, наливая Кате черный кофе.

Кате припомнился вчерашний разговор за ужином. И после ужина.

Она уже собиралась идти после ужина к себе, стояла у окна, смотрела в темный сад, Данила подошел к ней сам:

— Не воображай, — сказал он, — я не хотел тебе понравиться.

— Я и не воображаю, — Катя пожала плечами.

— Но нравлюсь я многим.

— Головокружение от успехов.

— А тебе у нас понравилось? — спросил Данила. — Вот здесь?

— Я рада Женю повидать и Петра Алексеевича.

— Но тебе понравилось у нас тут? — настойчиво допытывался Данила.

— Нн-нет. Не очень, — призналась Катя.

— Modus cigitanti, modus dicendi — образ мышления, манера выражаться, да?