Не оставил, посмотрел на Игната весело, сказал:

– Ну, веди к себе в гости, братец названый!

Братец названый. Хуже лютого волка такой братец! Но кто ж Степана спросил, что тот думает?! К своему дому Игнат побежал разве что не вприпрыжку. По Настене, младшей любимой сестрице, соскучился? Или так хотелось побыстрее названого братца приветить?

Дом был старый, но крепкий, достался он Игнату с Настеной от покойных родителей. Отец их, Василий Саврасович, в Сосновом был человеком уважаемым, держал сразу две лавки, доход имел по тем временам приличный, надеялся, что сынок со временем в дело войдет и дело это расширит, планы имел очень серьезные. Вот только Игнат торговлей не интересовался и надежды отеческие не оправдал. Как только померли родители, сначала отец, а следом через год и матушка, так сразу лавки и продал, а часть вырученных от сделки денег потратил на снаряжение для их со Степаном самой первой экспедиции. С младых ногтей грезил Игнат о золоте, о том, как станет наипервейшим на всю округу старателем! И в фортуну свою верил свято. Дождался?..

Их приближение первым почуял Трезор, старый, полуслепой пес – Настенин дружок и любимец. Толку от Трезора с каждым годом становилось все меньше, и Игнат уже начал поговаривать, что следует взять новую псину, потому как во время его длительных отлучек Настена оставалась в доме, считай, одна. Бабка Праскева, такая же древняя и такая же полуслепая и беззубая, как Трезор, в защитники для молоденькой девчонки годилась мало.

Но Трезор их почуял, забрехал сипло, с надрывом, кинулся, гремя цепью, на покосившийся забор.

– Тихо, тихо, старый! – сказал Игнат, отпирая калитку. – Свои!

Да только пес не успокаивался, заходился не то лаем, не то старческим кашлем, кидался на забор. Понял, что за зверь в хозяйский дом пожаловал? Не хотел пускать?

А Вран не испугался, только плечом дернул насмешливо, и одноглазый ворон на его плече встрепенулся, гаркнул на всю округу. А с крыльца уже бежала к калитке Настена, босоногая, простоволосая, в накинутой на плечи цветастой шали. Замерло от радости сердце Степана. Сначала замерло, а потом бросилось в галоп. Эх, красивая у Игната сестренка! Тонкая, что хворостинка, с волосами рыжими, что гречишный мед, с василькового цвета глазами и веснушками на загорелом лице. А ведь раньше Степан эту красоту и не замечал. Малая да и малая, младшая сестра закадычного дружка, что с нее взять? А вот, поди ж ты, выросла в такую красавицу, в такую паву!

– Игнат! Степа! – Настена мчалась по влажной от утренней росы траве, раскинув руки, как птичка. Птичка-невеличка… – Вернулись! – Она повисла на шее у брата, поцеловала в заросшую щетиной щеку, озорно и хитро глянула на Степана. – А баба Праскева волновалась, глупости всякие говорила. Старая! Глупая! Напугала меня болтовней своей. А вы вот вернулись… – Настена осеклась, бросила быстрый взгляд на Врана, засмущалась.

Тот стоял в сторонке, скрестив на груди руки. Гость незваный. Опасный гость. И ворон одноглазый куда-то исчез, словно его и не было.

– Ой, – сказала Настена и от братца отцепилась. – Здравствуйте! – Кажется, только сейчас поняла, что босая и неприбранная перед чужим человеком. Степана-то она с младенчества своим считала и не стеснялась.

– Красавица какая у тебя сестра. – Вран улыбнулся. Улыбка получилась как раз такая, которая нравится юным девицам. Вот только Настене все равно не понравилась. Она отступила от гостя на шаг, вцепилась в загривок беснующемуся на цепи Трезору.

– Что-то волнуется, – сказала растерянно и так же растерянно погладила пса по седой башке. – Угомонись, Трезорка! Тут все свои.

Вот только Трезора не обманешь ни чужими одеждами, ни чужою шкурою. Трезор чуял самую Вранову суть, оттого и продолжал бесноваться, рваться с цепи.

– Ну, что же мы тут стоим?! – Игнат бросил на пса недобрый взгляд. – Настя, веди гостей в дом, буди бабу Праскеву, пусть на стол накрывает. Мы голодные, что те волки! А пока вы там, мы тут баньку протопим! Правда, брат мой названый? – На Врана он посмотрел с обожанием, и Степаново сердце кольнула злая обида.

Пока таскали в баню воду да разжигали огонь, Настена успела переодеться, заплела волосы в тугие косы и сейчас хлопотала у печи на пару с бабой Праскевой.

Откуда в Игнатовом доме взялась эта сухонькая, вечно всем недовольная старушка, Степан уже и запамятовал. Кажется, была она дальней родственницей, вдовой и бездетной, а оттого злой и строгой. По крайней мере Игната с Настеной в детстве она держала в ежовых рукавицах, да и сейчас по старой памяти любила прикрикнуть. Даже на него, на Степана, покрикивала временами, но он знал, что это все не со зла, что старушка в своих воспитанниках души не чает, и часть ее любви достается и ему тоже. Люби как душу, тряси как грушу – не уставала повторять баба Праскева. Так она и жила: и трясла, и любила. Вот только сил у нее с каждым годом становилось все меньше. Как у Трезора.

К слову, и к гостю она отнеслась точно с такой же настороженностью, что и Трезор. Слова дурного не сказала, но смотрела с внимательным, совсем не стариковским прищуром. Даже не смотрела, а следила за каждым его движением, каждым жестом. А Настена, кажется, освоилась, на Врана кидала быстрые и скорее любопытные, чем испуганные взгляды. И Степаново сердце снова кололо иглами с такой силой, что приходилось выходить во двор. Во дворе он садился на завалинку, обнимал за шею Трезора, закуривал папиросу. Будущее больше не виделось ему безоблачным и радостным. И даже Вранов подарок не грел душу. Чуяла душа, что за этот подарок дорого придется заплатить…

Инструктаж Архип провел быстро и по-военному четко. Самое основное Анжелика запомнила: не разделяться, присматривать друг за дружкой и стрелять по ногам. Последний пункт ей особенно не нравился, но для себя она твердо уяснила – если придется стрелять, она стрельнет, рука не дрогнет. Потому что такое уж тут место – или ты их, или они тебя! О тех, кто может повстречаться им на пути, Анжелика думать не стала. Авось пронесет!

Шли гуськом парами. Впереди Архип с Марфой. Следом завхоз, которому пары не досталось, но он и не особо переживал по этому поводу. Потом Анжелика с Лешим. Патлатый прицепился к ней как репей и отставать не думал, хорошо хоть шел молча, не надоедал болтовней. Замыкали колонну Эльза с Никитой. Эти двое тоже молчали, за час не перекинулись ни словечком. Их молчание было таким тягостным, что Анжелика чувствовала его шкурой. Скрашивал ее путь только Крыс. Он сидел на плече, иногда вставал столбиком на задние лапы, всматривался в даль, как капитан корабля. Разве что лапку ко лбу не прикладывал. Наверное, там, вдали, все было спокойно, потому что ни Анжеликин Крыс, ни Марфина мышка, ни Эльзина кошка не подавали признаков беспокойства. Беспокоился пока, похоже, только Архип. Сейчас он оглядывался по сторонам все чаще, все внимательнее. Ожидал нападения или не находил границу?