– Типа они нас спасут? – Леший стрельнул взглядом в сторону Анжелики. – Типа они такие крутые ведьмы?

– Типа они увидят то, что на вас напало, – пояснил Архип терпеливо. – Даже если сами не справятся, то меня позовут.

– А что там может такое напасть? – энтузиазма у Лешего поубавилось.

– Кикиморы. – Анжелика посмотрела на него с жалостью. – Ты как раз в их вкусе.

– Я тут пока вижу только одну кикимору. Так на что ты намекаешь?

– Хватит! – оборвал Архип разгорающуюся перепалку. – Завтракаем, знакомимся с оружием и выступаем.

Спорить никто не стал. Слава богу! Потому что не было у него больше сил вести все эти светские беседы. В печенках уже они…

– А если мы увидим его? – вдруг спросила Эльза, и всем сразу стало ясно, кого она имеет в виду.

– А если вы увидите его, бегите, – бросил Архип и пошел прочь.

Этот лес казался Степану родным и знакомым до последней кочки. Да что там – казался! Так оно и было! Вышли они за пределы невидимой границы, пропали серебряные сети и черные, словно гнилью наполненные ловушки. Обычная тайга, хоженая вдоль и поперек. И идти теперь было легко. И дышалось полной грудью. И не давило ничего на сердце. Почти не давило…

Шли быстро, без остановок. Игнат то и дело трогал рубец на своей шее, поглядывал на Врана. Не верил байкам про слюну безвременниц? Или чувствовал что-то необычное? Спросить бы? Но вот ответит ли?

А одноглазый ворон куда-то исчез. Наверное, улетел в разведку или по каким-то своим птичьим надобностям. Хорошо, что улетел. Без него как-то легче, словно убрали надзирателя. Вот скоро, за тем сосенником – лесной ручей. Там можно будет напиться, ополоснуться, смыть с себя и грязь, и смрад прошлых дней, рыбы какой-никакой наловить и заночевать на берегу.

Голоса они услышали раньше, чем увидели людей. Голоса сиплые, а слова все больше забористые, матерные. Охотники? Или, может, старатели, навроде их с Игнатом? Лучше бы охотники, потому что есть старатели, что своего брата на дух не переносят. Эти горластые, похоже, из таких. Степан переглянулся с Игнатом, друг понимающе кивнул, сдернул с плеча ружье. Степан тоже приготовился, предупреждающе тронул Врана за плечо. Не хотелось прикасаться к этой страшной, точно из лоскутов сшитой шкуре, но он себя заставил. Если тех у ручья окажется много, то разумнее обойти их стороной. Степан трусом никогда не был, но и в драку без лишней надобности предпочитал не лезть.

А Вран обернулся, глянул насмешливо, словно мысли его прочел, и буром попер прямехонько к ручью. Вран попер, а следом и Игнат, как бычок на веревочке. Что оставалось делать Степану?

Их и в самом деле оказалось много, Степан насчитал шестерых. Косматые, грязные, одичалые мужики. Такие из тайги выходят, дай бог чтобы раз в год, а уж в тайге промышляют чем придется. Грабежами небось тоже не брезгуют. А у Игната два золотых самородка. Убивают и за меньшее. Эх, лучше бы обошли, но теперь уж что? Степан поудобнее перехватил приклад. Пусть сразу увидят, что без боя они не сдадутся.

– Кого это к нам леший привел? – Самый старший и самый главный в этой лесной банде смотрел на них с ленивым интересом, ковырялся веточкой в зубах. Был он бородатый, крупный и широкоплечий, в отличие от остальных, прилично одетый. Может, ограбил недавно какого купца. – С пустыми руками али с подарками?

В руке, в которой до этого была веточка, откуда ни возьмись появился нож. Ножом этим разбойник поигрывал с небрежной ловкостью. Точно с такой же ловкостью он может всадить этот нож кому-нибудь из них в горло. Степан прицелился. Пусть видит, что они тоже не лыком шиты. Глядишь, и получится разойтись миром.

Да вот не вышло.

– Он мне подходит. – Вран улыбался улыбкой одновременно обаятельной и страшной. За крепкозубой этой улыбкой на мгновение показался крепкий птичий клюв, и глаза сделались по-птичьи круглыми, немигающими. Степан заметил эти сиюминутные перемены, а вот бородач не заметил.

– А это что у нас тут за образина? – спросил он ласково, а потом метнул нож. Так быстро, что Степан даже движение его руки не успел отследить.

Если бы на месте Врана оказался обычный человек, то человека этого уже и не было бы. Но что нежити какой-то нож? Да и не попал он в цель. Летел прямо в черный птичий глаз, а оказался в сжатом кулаке. Вран поймал его не за рукоять, а за лезвие, и по руке его теперь текли кровавые ручейки. Текли и тут же застывали черными потеками.

Повскакивали с ног остальные бандиты, похватались за то оружие, что у них было, вот только в бой не спешили, переводили растерянные взгляды с главаря на Врана, не верили своим глазам. А Степану хотелось глаза закрыть, потому что чуяло сердце дурное. Не уйти этим глупцам от ручья живыми. Для того, кого они с Игнатом вывели из болота, предстоящее – всего лишь забава. Истосковался он по крови и своего не упустит.

Так и вышло. Выстрелить не успел ни один из них. Стоило только Врану руку протянуть да шепнуть что-то на незнакомом языке, как замерли все шестеро. Бери их тепленьких голыми руками.

Вран и взял… голыми руками разделал, освежевал. Только бородача оставил на закуску.

– Раздевайся, – велел ласково.

– Отпустишь? – Бородач смотрел испуганно и одновременно заискивающе. Неужто надеялся?

– Отпущу. Раздевайся.

И отпустил… Вот как одежу аккуратненько в сторонку отложил, так и отпустил вслед за дружками. А потом, когда стихли отчаянные крики, сдернул с бедер волчью шкуру, шагнул в ручей, оставляя на воде кровавые разводы. Плескался долго, с удовольствием, а когда вышел, облачился в одежки мертвеца. Одежки сели как влитые.

– Что смотришь, пограничник? – спросил весело. – Осуждаешь?

Осуждал, но больше ужасался. И восхищался самую капельку ловкостью и силой. Вот это было самым страшным и самым мерзким. Не должно такое человека восхищать.

– Они бы вас прирезали и имен ваших не спросили бы. Или, думаешь, к костерку пригласили бы?

Не пригласили бы и да – прирезали. Да Степан и сам бы их того… Случись что, не дрогнула бы рука. Но то необходимость, а тут чистая звериная радость от смертоубийства. И помолодел Вран. И похорошел. Смотришь на такого, и смотреть хочется. Морок… Степан силой заставил себя отвернуться, а Игнат не смог. Или не захотел.

Захлопали над головой черные крылья, обдали смрадной волной. Одноглазый ворон камнем упал на то, что осталось от бородача, и Степан не выдержал, застонал…

Купаться в том ручье они не стали, и костер не разложили, и есть передумали, двинулись дальше, прямо в глухую ночь. А на рассвете вышли к Сосновому. И снова подумалось – может, отведет Боженька беду, решится Вран пойти своей дорогой, оставит их, наконец, в покое.