Походил вокруг да около, присмотрелся. В голове его внезапно образовалась пронзительная ясность, и страха не было, только азарт, как на уроках физкультуры. Быстрее, выше, сильнее… А окно как назло светилось. Подышал бы на ладошки (руки мерзли), да резак в рукаве мешал.

Брига притулился в тени, чтобы не бросаться в глаза. Людей почти не было; еще час назад суетились и шумели, магазины призывно сияли витринами, люди шли туда и сюда. Новый год близился: надо было достать, купить, урвать. А после семи вечера всех как корова языком слизала. «Сидят, небось, на кухнях чай пьют» — внезапно Бригу разозлила эта мысль. Мчится мимо радостный поезд и в вагонах хохочут, спят, едят… едят, черт возьми! А он, Брига, стоит в стороне, и никому до этого дела нет.

Никогда еще не чувствовал он себя таким ненужным. Даже в детдоме, под стеклянным колпаком презрения, он все равно был кому-то дорог: Алене, Алексею Игоревичу. И ведь ему хватало этой малости, он не хотел бежать, не думал даже. «Лариса, сучка, Лариса!..» — Брига сжал кулаки. Получалось, что его ломали дважды: первый раз — Кастет, второй — Лариса. Как кольцо вокруг сжимали. Сначала друзей отняли, а теперь и Алену, и Алексея Игоревича, и музыку. Пальцы мальчика привычно шевельнулись; на миг ему показалось, что сейчас басом откликнутся баянные клавиши…

Стучит себе длинный поезд. Там ржут и масло жрут, а его, Бригу, вышвырнули на ходу и забыли. Вадька сам прыгнул с поезда.

Женька прикрыл глаза: ему вспомнилось, как плутал он тогда по темным улицам, не зная, куда деться, как набрел на этот подвал и как перепугался, когда в тяжелую дверь скользнула маленькая фигурка.

— Можно, я с вами останусь?

«С вами»… А Женька пацана — кулаком в лицо, точно не пацаненок перед ним стоял, а все то, из-за чего он бежал в темную ноябрьскую ночь. Вадик даже не прикрылся — только зажмурился. Кровь сразу хлынула из носа. Мальчишка запрокинул голову. Бригу как водой окатили: кого он бьет-то? Этого задохлика?

Спали вдвоем у теплых труб. Утром Брига пытался втолковать Вадику:

— Нельзя тебе со мной!

— Почему?!

И не смог Женька сказать пацану, что если поймают их, то Вадьке в детдоме прохода не будет. Это ж все надо было с самого начала, с той ночи, рассказывать… Но кто такое сможет рассказать о себе?

Теперь и возвращаться стало некуда.

Облюбованное окошко вдруг открылось — не широко, но так, чтобы рука прошла. Кто-то невидимый уверенно нащупал авоську и втянул ее в комнату. Холодное черное небо с редкими звездами с размаху легло на плечи Женьки. Брига сел в холодный снег, выдернул из рукава ненужный резак, отшвырнул прочь. Хотелось разреветься, но он вытянулся на снегу во весь рост, отгоняя слезы.

Гудели редкие машины, из открытых форточек отрывисто доносилась речь, где-то мурлыкала музыка. Брига зажмурился, поплыл в потоке звуков, ловя ритм, собирая в кучу разбежавшиеся мысли. На весь день у них завтра были только две булочки. Добыть еду днем не выйдет. Брига вообще не знал, что будет завтра. Значит, надо было лезть на третий этаж.

Когда-то давным-давно Вадик больше всего боялся ночи. Мама придумала способ бороться с налетавшими непонятно откуда страхами. Она включала ночник, похожий на аленький цветочек. Мама объяснила, что это лотос и что индусы верят: он оберегает от бед и приносит счастье. Странно, но тогда Вадик не знал, что такое «счастье». Когда оно приходит каждый день, ты привыкаешь и думаешь, что так положено и так будет всегда. И когда однажды мама и папа не пришли ночевать, Вадику казалось, что это самая страшная ночь, надо ее просто пережить, а утром папа пропоет над самым ухом:

— Вставай, не спи, кудрявая!

И мама скажет, что завтрак остывает.

А разбудила мальчика соседка. Вадик не очень хорошо понимал, что происходит, когда его повезли в больницу к маме. Какая-то незнакомая, отстраненная, в проводках, точно робот из фантастического фильма, она ничего не говорила, только хрипела. Наверное, дурацкая трубка, что шла от гудящей машины прямо маме в горло, не давала ей говорить. Но почему мама даже глаз не открыла? Не подмигнула, как обычно? И где папа?

Потом Вадика спрашивали что-то о родственниках, а он никак не мог вспомнить адрес дяди Андрея из Владивостока — они ездили туда с отцом на летние каникулы. А когда вспомнил, оказалось, что Андрей вовсе не брат отцу. И строгая женщина в пиджаке как у мамы сказала: надо вспомнить о всех дальних родственниках, потому что ни бабушки, ни дедушки у тебя нет. И если родня не отыщется, тебя сдадут в детский дом.

Вадик честно старался вспомнить.

А потом привезли родителей. Чужие, отстраненные, странно вытянувшиеся, они лежали рядом на диване. И Вадик знал, что они умерли, но не верил в это. Разве может так быть, чтобы их не стало? А как же он? Вадик даже пару раз потрогал отца за плечо — холодное и непривычно твердое, будто у гипсовой статуи футболиста в парке. Мальчик хотел и маму погладить, но тут заголосила соседка тетя Маша, и Вадика увели. Его поили какими то желтыми таблетками, от которых все время хотелось спать. И когда мальчика посадили в грузовую машину с двумя гробами, он ехал через весь город и очень хотел проснуться. Директор папиного завода очень долго что-то говорил. Все всхлипывали, гладили Вадика по голове. А потом сначала папу, а после и маму закрыли красными крышками. Неопрятный мужик спросил:

— Что, заколачивать?

И тут мальчик закричал, зажал уши, потому что хором застучали молотки, и стучали они по его, Вадькиной голове. Да, да! Он так и кричал:

— Не бейте! Мне больно!

Чья-то рука ткнула его носом в живот, пахнущий духами и котлетами. Вадик вырвался и что было сил укусил кого-то за палец. К нему кинулись — и схватили бы, но мальчик замер на самом краю ямы с гробами и закричал:

— Не трогайте меня! Я все папке расскажу!

Он до сих пор очень ясно помнит эти застывшие лица. А вот больницу и странных врачей, задающих глупые вопросы, уже не так четко. Словно в тумане… Однажды утром он проснулся и понял, что родителей больше нет. Вдруг стало так пусто, что даже слез не было. По привычке он еще говорил всем, что его обязательно заберут родители, а потом спросил врача:

— Меня отсюда в детдом отправят?

И врач почему-то радостно улыбнулся:

— Скорее всего, да.

Вадик даже не испугался, только подумал: «Как папа…»

Отец часто вспоминал про детдом в маленьком селе. По словам отца выходило, что жилось там классно. Ловили рыбу, картошку пекли, ходили за грибами, еще искали сокровища какого-то хана. Вадик слушал и думал, что у его папки было очень интересное детство. И теперь у него будет такое же.

Вадик поплотнее завернулся в покрывало и прислушался: тихо, только монотонно где-то капает вода. И вот ведь странно: он лежит сейчас в темноте и совсем не боится ее. Кроме темноты, есть еще голод, мороз и страх того, что их найдут и опять отправят в детдом. А это куда ужасней темноты.