грешъныхъ, яко да Господь сподобит насъ одесную себе стати, еже буди всемъ получити благодатию его. Амин. Iv under knech Piter»[176].

Узнав о смерти жены Т. Н. Стрешнева, Петр в марте из Дептфорда, но которого именно числа — неизвестно, писал ему, как видно из следующего ответа Стрешнева: «Милостивой мой государь, Петр Алексеевичь, здравие твое Божия десница сохранит благополучно. В писме твоем писано ко мне, услужнику твоему, из Детфорта в марте о смерти жены моей, от которой мне, грешнику, случилась печаль такая, что умалил своего здоровьишко и память, только то твое милостивое… полажено в серце моем, праведное рассужде[ние] и за то милостивое призрение ко мне, убогому, прем[ного челом] бью и должен Бога молить и работать до времяни [отлучения] души моей грешной от тела». Утешая Стрешнева, Петр, как кажется, в письме касался вопроса о новом браке, препятствием к которому служила также смерть той, которая могла бы стать невестой Стрешнева.

Так можно думать по дальнейшим словам письма Стрешнева: «в том жа писме писано от милости вашей ко мне, что имею я печаль великую о смерти цвета юности, возлюбленной моей невесты, что я ее лишился, которая б могла избавительницею быть мне сей печали, так бы и мочна быть, и то от меня отлучено пресечением смертию той». Стрешнев говорит далее, что другую такую невесту ему сыскать себе трудно, так как он и возрастом уже немолод, да и удручен печалью: «а хотя б и иную такую невесту себе сыскал, толка такие невесты от меня отлучатца, первое моими устарелыми леты, другое утружденному печалию». 29 марта царь вновь писал ему, на этот раз уже с деловыми распоряжениями о том, чтобы провести подаренную в Англии яхту «The Transport Royal», когда она придет в Россию, из Архангельска через Кубенское озеро в Вологду, а из Вологды в Волгу. Петр извещал также Стрешнева о найме в Англии «мельников», т. е. фабричных рабочих, но каких и к какому делу, в письме не было указано, и Стрешнев в ответе просил дальнейших разъяснений[177].

XIII. Поездки в Лондон в первой половине апреля 1698 г

2 апреля царь посетил заседание парламента: «были в перла-менте», как записано в «Юрнале». Это было заседание Палаты лордов в присутствии короля, который являлся в палату в этот день, чтобы возвестить об утверждении нескольких биллей, в том числе билля о поземельном налоге. Палата общин, как известно, в таких случаях приглашается также в Палату лордов и выслушивает слова короля, стоя у решетки. Царь, избегая любопытных взоров, пристроился где-то наверху у потолка и смотрел на происходившее в слуховое окно. «В прошлую субботу, — доносил австрийский резидент, — король появился в парламенте и среди различных отдельных биллей пропустил билль о поземельном налоге в 10 миллионов рейхсгульденов. Царь московский, не видавший еще до тех пор собрания парламента, находился на крыше здания и смотрел на церемонию через небольшое окно. Это дало повод кому-то сказать, что он видел редчайшую вещь на свете, именно короля на троне и императора (его называют здесь императором России) на крыше»[178].

В воскресенье 3 апреля Петр, интересуясь, видимо, не только английской официальной государственной церковью, но и сектантами, побывал в молитвенном собрании мистической секты квакеров, — секты, основанной в середине XVII в. Георгом Фоксом, отрицавшим существующие религиозные исповедания с их догматами, таинствами, обрядами и всем внешним ритуалом и учившим, что истина заключается не в науке и не в религиозных исповеданиях, а дается непосредственным откровением, которое посещает каждого человека. Секта быстро распространялась в Англии и Северной Америке. Основатель ее умер незадолго до приезда Петра в Англию (в 1691 г.). Хотя заметка «Юрнала» под 3 апреля говорит, что «были в квекорском костеле», но следует помнить, что квакерские молитвенные собрания бывают в помещениях, где нет ни алтарей, ни икон и где не бывает ни музыки, ни пения. Собрание происходит в глубоком благоговейном молчании и в ожидании, пока на кого-либо из присутствующих не снизойдет откровение, и тогда он выступает с проповедью. Такая картина, вероятно, и представилась взорам Петра при посещении им квакерского собрания.

4 апреля Петр ездил в Лондон. Из развлечений отмечено в «Юрнале», что «были в городе и на столбе, с которого весь Лондон знать»; очевидно, влезали на так называемый «Монумент» — колонну в 188 метров высотой, построенную архитектором Реном в память великого лондонского пожара 1666 г.

5 и 6 апреля в «Юрнал» занесены поездки «к математику», именно: «в 5 день после обеда ездили верхами к математику; в 6 день в вечеру ездили в шлюпке к математику». Нельзя ли под этими словами видеть посещения расположенной по соседству Гринвичской обсерватории? Но кого разуметь под «математиком», который так привлек к себе Петра? Возможно, это тот же, кто в записи 9 марта назван «астрономиком», к которому ездили тогда также верхами. Предание указывает, однако, не директора Гринвичской обсерватории Фламстида, а знаменитого математика и астронома Галлея, который занял место Фламстида в качестве директора обсерватории, но уже гораздо позже пребывания Петра в Англии. Неясно только, жил ли в то время, о котором идет речь, Галлей в Гринвиче[179]. Гюйсеновская редакция «Юрнала» эти визиты 5 и 6 апреля излагает несколько иначе; именно: 5 апреля «после обеда ездили верхами к одному славному математику», под 6 апреля: «в вечеру ездили в шлюпке к другому математику», так что оказывается, что Петр в эти дни посещал не одного, а двух разных математиков[180], и возможно, что под астрономом, славным математиком и просто математиком разумеются три различных лица, но, во всяком случае, пока неизвестно, какие именно.

При неоднократных посещениях Гринвича Петр, кроме обсерватории, мог еще осмотреть строившееся тогда королем Вильгельмом в память умершей в 1694 г. королевы Марии величественное здание госпиталя для матросов, которому Маколей в своей «Истории Англии» посвящает такие прочувствованные строки: «Любовь, с которой муж хранил в сердце память ее, скоро была засвидетельствована монументом, величественнейшим всех, которые когда-либо воздвигались венценосцами. Мысль обратить Гринвичский дворец в приют для старых матросов была собственно мыслью Марии, ее драгоценной мыслью. Она вздумала это, когда испытала, как трудно было найти удобное помещение для тысяч храбрых матросов, возвратившихся в Англию ранеными после Ла-Гогской битвы. При ее жизни не было сделано почти ничего для исполнения ее любимой мысли. Но, потеряв ее, муж как будто стал упрекать себя за невнимательность к ее желанию. Теперь он уже не терял времени. Рен начертил план, и скоро