— Госпожу! — лаконично приказал он, едва на пороге появился слуга.

Сомнений не осталось: поехать в министерство не удастся. Острая боль в ноге подтвердила, что, описав положение как чрезвычайно серьезное, доктор не ошибся. Однако сейчас добавилось небольшое беспокойство, отодвинувшее на второй план все физические страдания. Министр нетерпеливо стучал тростью по полу до тех пор, пока дверь не распахнулась и в комнату не впорхнула высокая элегантная леди значительно старше средних лет. Волосы ее уже начали седеть, однако спокойное милое лицо сохранило свежесть молодости, а платье из зеленого переливчатого плиса с золотистым узором на груди и плечах как нельзя выгоднее подчеркивало элегантную стройность фигуры.

— Ты звал меня, Чарльз?

— Скажи на милость: чей экипаж только что отъехал от нашего крыльца?

— Ах, ты вставал! — воскликнула жена, укоризненно грозя пальчиком. — До чего же опрометчиво! Что я скажу сэру Уильяму, когда он появится? Тебе ведь известно, что доктор отказывается от непослушных пациентов.

— В данном случае пациент может сам от него отказаться, — проворчал министр. — Но прошу тебя, Клара, ответить на вопрос.

— Ах да, экипаж! Должно быть, это экипаж лорда Артура Сибторпа.

— Я заметил на двери три шеврона, — пробормотал больной.

Леди слегка выпрямилась и удивленно раскрыла большие голубые глаза.

— Тогда зачем же спрашиваешь? Можно подумать, Чарльз, что твой вопрос — провокация. Неужели ты думал, что я стану обманывать? Но ты не принял порошок лития.

— Ради бога, прекрати! Я спросил, потому что удивился визиту лорда Артура. Кажется, я дал вполне четкие распоряжения по данному вопросу. Кто его принимал?

— Я. Точнее, я и Ида.

— Я не позволю ему общаться с Идой. Я не одобряю их отношений. Дело и так зашло слишком далеко.

Леди Клара присела на бархатную скамейку, изящно нагнулась и похлопала министра по руке.

— Ну вот, ты сам это сказал, Чарльз. Да, дело действительно зашло слишком далеко. Даю тебе слово, дорогой, что ни о чем не подозревала, пока не выяснилось, что все уже непоправимо. Наверное, я виновата. Несомненно, виновата… но поверь: все произошло так внезапно! В самом конце сезона и буквально за одну неделю, проведенную в поместье лорда Донниторна. Всего недели хватило. Но, Чарли! Ида так его любит, и она — наша единственная дочь! Неужели мы, родители, сможем сделать ее несчастной?

— Хватит! Достаточно! — нетерпеливо воскликнул министр и хлопнул ладонью по плюшевому подлокотнику. — Это уже слишком. Уверяю тебя, Клара, что все мои официальные обязанности, все проблемы великой империи не доставляют столько беспокойства, сколько доставляет Ида.

— Но ведь она — твоя единственная дочь, Чарльз.

— Тем более! Моя единственная дочь не может вступить в мезальянс!

— Какой мезальянс, Чарльз? О чем ты говоришь? Лорд Артур Сибторп, сын герцога Тавистока, чья родословная восходит к союзу семи королевств! В справочнике Дебретта история рода прослеживается вплоть до Моркара, графа Нортумберленда.

Министр иностранных дел пожал плечами.

— Лорд Артур — четвертый сын самого бедного из английских герцогов, — возразил он убежденно. — Без перспектив и профессии.

— Право, Чарли, в твоих руках дать ему и то и другое.

— Этот человек мне не нравится. Я не одобряю этих отношений, какими бы серьезными они ни были.

— Но подумай об Иде! Тебе известно, насколько слабое у нее здоровье! И она любит его всем сердцем. Неужели ты настолько бессердечен, чтобы разлучить их?

Послышался деликатный стук. Леди Клара подошла к двери, распахнула ее и увидела дворецкого.

— Да, Томас?

— Простите, миледи, внизу ждет премьер-министр.

— Проводи его сюда, Томас. Прошу тебя, Чарли, не перенапрягайся в решении государственных вопросов. Веди себя спокойно, благоразумно и рассудительно, как хороший мальчик. Не сомневаюсь, что могу на тебя надеяться.

Она накинула на плечи мужа свою легкую шаль и скрылась в спальне, а в дверях гардеробной показался представительный джентльмен.

— Мой дорогой Чарльз, — сердечно проговорил он, входя в комнату с юношеской живостью, которой славился по сию пору. — Надеюсь, что вы чувствуете себя намного лучше. Уже почти готовы вернуться в строй, не так ли? И в парламенте, и в кабинете министров нам отчаянно вас не хватает. По поводу греческого вопроса назревает настоящий конфликт. Сегодня утром в «Таймс» появилась отвратительная статейка.

— Читал, — ответил больной, с улыбкой глядя на начальника снизу вверх. — Что же, надо доказать всем, что страна пока еще не полностью управляется умниками с Принтинг-Хаус-сквер. Мы обязаны твердо следовать государственным принципам.

— Несомненно, Чарльз. Совершенно верно, — подтвердил премьер-министр, держа руки в карманах.

— Как хорошо, что вы меня навестили. Не терпится узнать, как прошло сегодняшнее заседание кабинета.

— Обсуждали чисто формальные вопросы, ничего существенного. Кстати, с македонскими заложниками все в порядке. Мы их вызволили.

— Слава богу!

— Все остальные вопросы отложили до следующей недели, когда вы вернетесь к работе. Кстати, возник вопрос о роспуске парламента, правда, отчеты с мест пока тревоги не вызывают.

Министр иностранных дел нетерпеливо пошевелился и застонал.

— Необходимо срочно оживить нашу внешнюю политику, — заметил он. — Мне предстоит срочно ответить на ноту Новикова. Написано чрезвычайно умно, но есть очевидные неувязки. А еще необходимо очистить афганскую границу. Болезнь навалилась весьма некстати. Столько всего надо сделать, а голова работает плохо. Иногда виню подагру, а иногда списываю на действие микстуры из зимовника.

— Но как отнесется к вашему заявлению медицинское светило, Чарльз? — рассмеялся премьер-министр. — Вы крайне непочтительны. С епископом можно чувствовать себя свободно: деятели церкви принимают возражения. Но вооруженный стетоскопом и термометром доктор — совсем другое дело. Мнение пациента — даже самого просвещенного — ничуть его не интересует: он выше этого и мнит себя недосягаемым авторитетом. К тому же, разумеется, видит человека в самом невыгодном свете. Обладая здоровьем и силой, еще как-то можно с ним тягаться. Читали Ганемана? Каковы ваши взгляды относительно Ганемана?

Больной слишком хорошо знал своего знаменитого коллегу, чтобы следовать за ним по тем окольным тропинкам разнообразных знаний, по которым тот любил бродить. Необыкновенно проницательный и практичный ум министра иностранных дел находил отвратительной напрасную трату энергии на рассуждения о ранней церкви или двадцати семи принципах Месмера. Как правило, сам он старался миновать подобные повороты быстрым шагом, глядя в противоположную сторону.

— Очень бегло просмотрел работы Ганемана, — небрежно ответил он. — Кстати, полагаю, в моем департаменте важных новостей нет?

— Ах, едва не забыл. Собственно говоря, я приехал как раз для того, чтобы об этом сообщить. В Танжере ушел в отставку сэр Алжернон Джонс. Так что открылась вакансия посла.

— Значит, следует как можно скорее ее закрыть. Чем дольше пост будет пустовать, тем больше претендентов появится.

— Ах, покровительство, покровительство! —