Неторопливый ход моих мыслей прервали не то грозовые раскаты, не то звериное рычание:

— Лорейн!!!

Кажется, герцог всё-таки добрался до спальни.

Сначала до своей, а потом и до моей. Нет бы постучаться, как делают все вежливые люди. Но вежливость и Кристофер были понятиями несовместимыми. Вот интересно, в каких джунглях его воспитывали?

Дверь распахнулась, лишь чудом не поцеловавшись со стеной, и на пороге возник его мрачная светлость. Настолько мрачная, что полумрак за его спиной больше напоминал первые сумерки в летний день.

— Я всё понимаю, ты на меня злишься, — трепеща ноздрями (ну или как это называется), начал зловерный. Благого в Грейстоке отродясь не было.

Я его невозмутимо перебила:

— Ошибаешься, Кристофер, я на тебя никогда не злилась.

К выражению суровой мрачности на физиономии Грейстока добавилась капелька удивления. Он дёрнул бровями, а я меж тем добавила:

— Раньше я тебя ненавидела. Сейчас же ровным счётом ничего к тебе не испытываю.

Себе об этом тоже следовало иногда напоминать. Для профилактики всяких нежелательных болезней вроде сердечных.

— И поэтому ведёшь себя, как ребёнок? — прорычали с порога.

Я отложила щётку.

— Разве тебе не понравилась твоя комната?

— К сожалению, Лорейн, я не дальтоник, — проскрипел зубами глава разведки.

— Ой, подумаешь, — махнула рукою. — Розовые обои. Зато ты заметил, какая она просторная?

— В отличие от кладокабинета?

— Как же сложно угодить вашей светлости. — Поспешила перекинуть волосы на плечи, потому что сорочка из тонкой ткани не оставляла простора для фантазии. — При желании, Кристофер, ты всегда можешь вернуться к себе, в привычную обстановку. Как видишь, я тебя в Монтруаре не удерживаю.

На этом свете, к слову, тоже.

Я всё ещё рассматривала такой вариант развода.

Пройдя в комнату, Грейсток хищно огляделся.

— Или я могу занять спальню, на которую имею полное право. — Его взгляд остановился на кровати, и в меня плеснуло яростью. — Эта постель мне тоже больше нравится.

Ну знаете ли…

— Я, конечно, всё понимаю: наглость — второе счастье, — медленно поднялась. — Но я и предположить не могла, что в тебе столько г… этой самой наглости. После всего, что между нами было, ты ещё смеешь говорить мне о своих правах? После того как бросил меня у алтаря!

Толку переливать из пустого в порожнее, но… не сдержалась! Слова вырвались, вместе с каким-то утробным рычанием и горячим желанием плюнуть на вазы. Вернее, плюнуть хотелось в кое-чью отмороженную рожу, а вазы разбить о голову. Кристофера. Все до единой.

Ничего! Накуплю новые. Надо же на что-то спускать его деньги.

Сама не заметила, как оказалась с ним рядом. Просто никакая ваза под руку так и не попалась, и я решила воспользоваться этой самой рукой и влепить ему пощёчину.  

Особенно когда услышала холодно-безразличное:

— Так было нужно, Лорейн.

Удивительно, но он не остановил меня. Пощёчина вышла звонкой, я вложила в неё все свои эмоции. Ладонь закололо тысячами иголок, в то время как сердце кололи какие-то острые осколки.

— Так нужно было тебе! — не скажу, что стало легче. Хотелось повторить и ударить снова.

— Ну да, особенно мне, — Грейсток поморщился. — Возвращаясь к твоим фокусам: я не стану форсировать события, Лорейн, поэтому потрудись выбрать для меня нормальные комнаты. Иначе выбором придётся заняться мне, — припечатал резко.

— Знаешь, наверное, я всё-таки погорячилась, — глухо выцедила. — Нет, точно погорячилась! Когда сказала, что больше ничего к тебе не испытываю. Оказывается, это не правда. Я всё ещё тебя ненавижу.

Меня смерили таким ледяным взглядом, как если бы я разговаривала с ожившим айсбергом.

— Спокойной ночи, Лорейн.

— Кошмарных снов, Кристофер!

Стянув с кровати подушку, швырнула её в, увы, уже успевшую захлопнуться створку. Ничего легко бьющегося по-прежнему не видела. Вообще ничего не видела из-за застилавшей глаза чёрной пелены.

В тот вечер ни одна ваза так и не пострадала. Но что-то мне подсказывало, что это ненадолго.

Не знаю, снились ли плохие сны Грейстоку, а меня так точно всю ночь кошмары мучили. С его участием. Подсознание рождало страшные, ну просто-таки ужасающие картины: храм, и мы с Кристофером стоим у алтаря, взявшись за руки. Смотрим друг другу в глаза и клянёмся любить вечно, а он в довесок ко всему ещё и обещает оберегать меня от всякого зла.

Лучше бы поберёг от себя.

Самое ведь настоящее зло в чистом, первозданном виде. Хорды по сравнению с ним все мягкие, белые и пушистые.

Кстати, насчёт мягкого. Жуткая картина свадебного ритуала где-то под утро сменилась ещё более устрашающей: я лежала на простынях, совершенно нагая перед склонившимся надо мной мужчиной. Прохладный шёлк остужал разгорячённую кожу, в то время как жар сильного мужского тела воспламенял каждую мою клетку. Под ним я горела.

Проснулась в холодном поту. Не исключаю, что с воплями. Села на постели, чувствуя, как в груди бешено колотится сердце. Огляделась. Как же тут душно-то…

Оказывается, я забыла оставить окно приоткрытым, а без свежего воздуха всегда спала отвратительно.

А всё Грейсток! Выбил меня из колеи своими требованиями-претензиями, испоганил ночь и продолжает поганить мне жизнь. Комнаты, видите ли, ему не понравились… Ну тогда пусть ночует в коридоре!

В конюшню не пущу — там лошади. Их-то за что наказывать? Они ведь ни в чём не виноваты.

Пребывая в самом скверном расположении духа, позвала служанку и попросила её помочь мне скорее собраться.

— Герцог уже проснулся? — поинтересовалась хмуро, когда Энни заканчивала колдовать над моей причёской.

— Да, ваша све… сиятельство, — спешно поправилась девушка.

— Убрался?

— Насколько мне известно, завтракает.

Я издала раздражённое «гр-р». Видеться с ним не хотелось, но и прятаться в своей комнате тоже не выход. В конце концов, кто здесь хозяйка?

Когда спустилась в столовую, застала его светлость в обществе газеты и кофе. Дополнением к ним шли горка тостов, сваренные вкрутую яйца, сок и несколько видов джемов.

Видимо, миссис Флауэр посчитала, раз я не отдавала никаких распоряжений насчёт завтрака, можно с чистой совестью нормально покормить приживальца.

— Доброе утро, Лорейн, — поприветствовал меня приживалец.

Как сидел с раскрытой газетой, так и остался сидеть, даже не удосужившись на меня посмотреть.