тобой и со мной будет необходимый минимум. Я, правда, совсем плохо танцую, надеюсь, что у тебя с этим дела получше обстоят.

– Что ты мне такое рассказываешь? – возмутилась я. Кстати, это было очень приятно – называть начальство на «ты». Кормак в самом начале отказался от всякий «выканий».

Не хотелось его разочаровывать, но Наниша и «танцы» были слова антонимы.

– Дело такое, – начал рассказывать Кормак, бегая глазами. – Каждый Фестиваль гребешка в Дзио заканчивается конкурсом танцем профессиональных коллективов. Наших, конечно. За первые три места освобождают от налогов и дают денежные призы. Нам хотя бы третье занять. Мы немного в убытке.

Глядя на обилие народа, я бы не сказала, что у кафе проблемы с финансами, но Кормак поймал мой взгляд.

– Это сейчас, – пояснил он, – когда сезон в самом разгаре. А в начале лета целыми неделями лил дождь и бил ураган, стихия разбушевалась страшно. У нас в обед в лучшем случае три человека бывало. Надо всем сейчас постараться.

– Ни в коем случае, – решительно заявила я, глядя на подтянутых девушек, изящно делающих растяжку. Мое новое тело было, конечно, фигуристым и все такое, но вот так растянуть ноги я бы не решилась. Мало ли что там порвется.

– Сопротивление бесполезно, у тебя в договоре все прописано. Ты обязана.

– Это нарушение моих прав! И вообще, я с ног валюсь от усталости!

– У нас нет выхода, Наниша, – в отличие от Ашота, Кормак называл меня настоящим именем. – Думаешь, я хочу на сцену? У меня ноги в два раза короче, чем у тебя, да еще и кривые. Тут не только стихия с налогами виноваты. У нас долг перед воздушными якудза, которые давали деньги на открытие кафе. А еще я к этому дурацкому фестивалю взял в кредит контейнер гребешков, их сейчас в порту разгружают. То, что мы заработаем за вечера фестиваля, в лучшем случае гребешков с теларией да зарплату персонала окупит. А якудза ждать не будут. Я должен был вернуть им деньги еще вчера. С трудом уговорил их подождать недельку.

Может, в голосе Кормака прозвучали какие-то особые нотки, а может, я подумала о том, что если якудза всех разгонит, я точно окажусь в камере «дятлов», но, так или иначе, сказала:

– Уговорил. А если мы проиграем?

– Что-нибудь придумаем, – утешил меня Кормак. – Переодевайся. В раздевалке есть все необходимое. Не волнуйся, солисты у нас имеются, будешь красиво двигаться на заднем плане.

Про «красиво двигаться» это он точно нафантазировал, а насчет «заднего плана» мне понравилось. Правильно, новичков лучше прятать, а то ведь я еще все испортить могу.

И тут я в буквальном смысле открыла рот.

– А он что здесь делает?

На площадку вышел Ашот, и дело было даже не в том, что он выглядел сногсшибательно в облегающем трико и белой спортивной майке, а в том, что, пройдясь немного по залу, он вдруг сел в шпагат, скосив глаза в мою сторону.

Я обомлела, а потом спохватилась. Кажется, ради моего удивления и было все представление. Ашот гордо отвернулся и принялся выделывать какие-то фигуры на полу – то ли отжимался, то ли изображал что-то из брейк-данса.

– Он? – растерянно переспросил Кормак. – Ашот – наше спасение. Он профессиональный хореограф, ставит нам танец.

– А я думала, он в такси работает, – протянула я изумленно.

– Ну, у этого парня много талантов, – с какой-то непонятной гордостью протянул хозяин. – Ашот у нас еще и за рекламу отвечает. Что бы я без него делал. Когда сестра попросила за ним приглядывать, я думал, что хлопот с таким племянничком не оберусь. А оказалось, что он нас постоянно выручает.

Кормак, выглядевший подростком, и могучий Ашот, подходящий ему в отцы, ну совсем не были похожи на дядю и племянника. Однако сказанное объясняло привилегированное положение этого Косимана. Блат он везде блат.

– Начинаем, – хлопнул в ладоши Ашот и сразу показал на меня. – Ты, Наташа, становись рядом. Сейчас разомнемся и начнем танец, а ты будешь за нами повторять, как сумеешь. После тренировок я с тобой отдельно позанимаюсь, поправлю, что не так. Хотя, думаю, все пройдет замечательно.

Видимо, в моем взгляде-таки отразилось нечто сильно негативное, потому что Ашот кашлянул и поправился.

– Вернее, после тренировок пойдем домой, а подкорректируем твои движения завтра.

Это звучало правильней, потому что после работы мы должны были искать Ислу. Ведь это его, в первую очередь, подозревали в похищении девушек, а не меня.

Я прошла к собравшимся и демонстративно встала в последнем ряду. Мне вообще хотелось лечь на пол и не двигаться, потому что настойка Мари начинала из крови улетучиваться, и тело наливалось свинцовой тяжестью. О том, что сейчас придется шевелиться, даже думать не хотелось.

Ашот, хитрец, не зря берег силы, потому что как только заиграла музыка, начался ад. Я с удивлением глядела, как он энергично прыгает, подскакивает и едва ли не кувыркается. И куда только делась ленивая манера движения, откуда взялось столько грации? Каждый жест был наполнен силой, красотой и смыслом. Ашот явно кайфовал от происходящего, чего нельзя было сказать о тех, кто присоединился к танцорам после рабочего дня.

Краем глаза заметив, что с Кормака ручьями льется пот, а пыхтит он, как паровоз, я перестала волноваться о том, как выгляжу со стороны, и сосредоточилась на выживании. Иначе происходящее назвать было нельзя. Ко всему, я вдруг увидела Пешкасия на крыше припаркованного авто, который, развалившись с раковиной гребешка в лапках, о чем-то весело болтал с Сун-Пак, клевавшей белое мясо из другой раковины. Тоже мне, защитники прав моллюсков! Ну ничего, выживу после сегодняшнего дня, устрою им обоим веселую жизнь. Все припомню!

К счастью, энергичные движения вскоре закончились, и Ашот уложил нас всех на пол – растягиваться. К моему удивлению, новое тело весьма неплохо гнулось и тянулось в разные стороны. Последнее упражнение разминки мне особенно пришлось по вкусу. Надо было изображать мертвеца. Ашот произнес что-то нечленораздельное, объяснив, что по-человечески этот вид расслабления называется позой трупа и взят он из йоги. Раскинув руки-ноги звездочкой, я с трудом удерживалась от сна, хотя тот же Кормак, лежащий рядом, храпел без всякого стеснения.

Однако сам Ашот присоединяться к группе не стал. Меня так и тянуло подглядеть на него одним глазком, что и удерживало от того, чтобы не провалиться в