– Какую?

– Из-под конфет или печенья, полагаю. Внутри бумаги, кассеты и фотки. Глянешь мельком и сразу крышечку плотно закроешь, ясно?

– Мне чужие секреты глубоко побоку, со своими бы делами разобраться.

– Вот и прекрасно. Завтра прогуляешься в адрес, посмотришь, что к чему.

– Сделаем.

– А пока завязывай, дружище, с нехорошими излишествами. С сегодняшнего дня в войсках объявляется строгий спортивный режим.

– Есть, начальник, – вор поднес растопыренную пятерню к уху. – Через два часа начинаю новую жизнь. Только пивком поправлюсь.

– Залезу, – я ткнул пальцем в фото, – по стене вот здесь.

На сей раз Толя в знак возросшего доверия принимал меня на втором этаже в обставленной явно не по-спартански комнате. И без решеток на окнах.

– Как это залезешь?

– Молча.

– И без страховки?

– А где ее взять-то?

– Ну ты, тезка, даешь! – изумился он. И тут же восхитился: – Прямо человек-муха какой-то! Неужто сможешь?

– Мухам к задницам веревки не цепляют, а мне иначе никак. По ней еще инструмент тащить наверх придется.

– Красавец, – Толя хлопнул себя ладонями по ляжкам. – Как все-таки здорово, что ты теперь с нами! – Достал из кармана джинсов плоскую флягу. По виду – тоже серебряную. В этой богадельне, по ходу, драгметаллы в моде. – По пять капель?

– Ты что, мне же работать.

– Работать тебе, допустим, не сейчас, а в ночь с завтра на послезавтра. – Тезка отвинтил крышечку, не вставая, протянул руку и ухватил с сервировочного столика на колесах пару бокалов. – И потом, не по литру же. Исключительно для расслабления и успокоения нервов.

– Ну, тогда давай, – не стал чваниться я. Нервы действительно дребезжали, как струны на гитаре. Или балалайке. И выпить в кое-то веки хотелось просто зверски.

– Как говорят у нас в Бразилии, за наши доблести! – слегка притронулся своим сосудом к моему. – Не заезжал часом? – расхохотался. – В восьмом году, на недельку, осенью. В Сан-Паулу.

– Ух ты, – я покачал головой. – Впечатляет.

– Серьезный бизнес предполагает, кроме всего прочего, хорошую денежку на оперативные расходы. А потому о тебе, дружище, я знаю даже то, что тебе самому не ведомо.

– О как!

– И никак иначе, – подмигнул много чего знающий Толя. – Ты, кстати, ценным кадром в конторе до поры, до времени считался. Недаром, когда под сокращение угодил, за тебя лично начальник управы рубился. Столько людей на тебе звезды с орденами отхватили, не поверишь! – Он приподнял бокал. – Ну, давай уже!

– Давай. – Я отпил самую малость: ммм, да, такого коньяка в жизни еще не пробовал. – Франция?

– Поднимай выше, братан, фруктово-плиточная республика Молдова. Гордая и независимая.

– Иди ты!

– Уже в пути, – хихикнул Толя и с удовольствием затянулся. – Но все равно Молдова. Правда, эту прелесть там уже лет пять не выпускают.

– Да хоть Эстония, все равно здорово.

– Точно.

Посидели в молчании, понемногу, как воробышки, отхлебывая из бокалов.

– А ты сделай, как я, – вдруг заявил Толя.

– В смысле?

– В смысле, хорош кукситься. – Он слегка освежил посуду. – До сих пор по конторе тоскуешь или я не прав?

– Вообще-то нет, а так да, – вырвалось у меня, против желания. – А у тебя, можно подумать, все не так было?

– Ага, – тезка наклонился поближе, – совсем не так. Во-первых, я ушел сам, хотя, поверь, очень уговаривали подумать и остаться. Ну, а во‑вторых…

– Что? – начал втягиваться в разговор я.

– Биография, дружище, – как следует глотнул он. – У тебя папа, царство ему небесное, в цирке работал?

– Ну.

– А дед?

– Тоже там же, но в администрации. Травмировался по молодости.

– А у меня, Толян… – «соратник» передернул плечами. – Ты в нашей Стекляшке[12] в музей заглядывал?

– А то.

– Значит, фото моего деда видел. Нелегал, Герой Союза, между прочим. А папина фотография лет через тридцать, думаю, появится, когда дела его скромные рассекретят. А может, и позже.

– Так ты, значит…

– Шпион, получается, в третьем поколении, – добавил он персонально себе и употребил. – Вот такие, тезка, дела.

– Ну, тогда вообще не въезжаю…

– А все просто. Дед, – тут в голосе его неожиданно зазвучала нежность, – появился в столице, когда мне было лет шесть. Геологом, сказали, на Крайнем Севере трудился. Обитал совсем один на Соколе в крошечной «двушке». Меня любил, часто забирал пожить к себе от мамы. На «Волге» катал, тогда это круто было. В зоопарк с ним ходили, в кино, за город ездили, – Толя вздохнул.

– А почему один?

– Супруга не дождалась героя из загранкомандировки, дело житейское. Поэтому протянул аж до шестидесяти двух, можно сказать, повезло еще. Ну а потом, ясное дело, инсульт, вторая наша профессиональная болезнь. – Он поморщился и как-то странно сморгнул. – Далее Ваганьковское, оркестр, ордена на подушечках, троекратный залп. Присыпали, заровняли и пошли в ресторан скорбно водку кушать.

– Грустно, – заметил я.

– А ни хрена. Вот с папой действительно получилось невесело. Мама-то от него не ушла, как надо было бы. Дождалась, как путная, возвращения на Родину и… – отпил, – и быстренько подселила на участок с оградкой к деду.

– Почему?

– Не почему, а за что. За испохабленную молодость, отцветшую красоту и загубленную на корню жизнь. Такое, сам понимаешь, не прощается. В общем, папа всего-то четыре года на пенсии и прожил. Инфаркт, первая наша профессиональная болезнь, медицина, как водится, бессильна. А я на похороны не поспел, операция у нас проходила в… – Толя беззвучно выругался. – Вот так-то.

– А ты?

– Меня, мил человек, с раннего детства к профессии готовили. Сам еще не знал, что за работа ожидает, а уже старался. Учеба исключительно на «отлично», спорт, режим, – он скривился. – Это надо же, все детство с юностью мимо прошли. Ребята в футбол гоняют, чуть повзрослели – пиво хлещут да с девками хороводятся, а у меня учеба, тренировки и ровно в десять отбой, потому что режим.

– Страдал небось?

– Ни черта подобного! – он горько рассмеялся. – Гордился и готовился. В итоге школа с медалью, военный институт с красным дипломом… – что-то глухо пробормотал он себе под нос. – Окольцевался сразу после выпуска, как положено. В жены взял девушку из хорошей семьи. Маме она, кстати, сразу активно не понравилась. Вот я было и решил, что повезло.