отвечает: вы недавно остались вдовой, надеюсь, вы примете мои соболезнования. Кровавая язва – вещь мучительная. Примечательно, что никто не удосужился написать мне об этом, добавляет Мари, я сама обо всем узнала, а мы ведь кровные родственницы. Пусть я всего лишь полусестра и бастардка. Разумеется, вы слишком заняты, где уж вам писать сестре.

Полусестре. И только по мужу, отрезает Алиенора. Да, я действительно всегда занята. И не нужны мне твои соболезнования, я ничуть не скорблю об утрате. У нас была настоящая любовь, ты, Мари, сама это знаешь, видела девочкой при дворе. Прежде даже большая любовь. Сказать по правде, супружеский долг королю Англетерры никогда меня не тяготил. Королева смеется быстрым одышливым смехом.

Но если орлицу закрыть в клетке, продолжает Алиенора, она выклюет глаза тому, кто осмелится отпереть дверцу.

Что ж, отвечает Мари, жизнь наладилась, королеву освободили из долгого плена, и теперь на троне Англетерры восседает лучший из ее орлят. Она обрела воздаяние за годы неволи. Правда, поговаривают, кое-кто из тюремщиков королевы был действительно жесток с нею. У Алиеноры отобрали кречетов. Не давали ей дров, и ее прекрасное лицо краснело и опухало от холода. Мари часто думала о пленной королеве, тем более что порой та была совсем рядом и уют обители облегчил бы ее муки. Да, пожалуй, монахиней Алиеноре жилось бы лучше, чем королевой в заточении.

Алиенора часто-часто моргает, и Мари смеется про себя: быстрое моргание всегда позволяло заглянуть в душу этой женщины. Даже странно, говорит королева Мари, что ты думала обо мне так часто, я вот, признаться, о тебе не думала совершенно. А если и вспоминала, то прежнюю Мари, когда ты только-только приехала ко двору, неловкая, с острыми коленками, головой задевала притолоку, с громким грудным голосом, ввязывалась во все споры, неотесанная, вонючая, придворные разбегались, заслышав твой топот. Что за жалкое зрелище являла собой Мари. Пока она не приехала ко двору, ее намеревались выдать замуж, но потом, увидев эту дикарку с ее одышливым пылом и некрасивым лицом, оставили эту затею: кто женится на такой?

И если я захочу уйти в монастырь, добавляет королева, то выберу великое Фонтенвро, а не эту презренную клоаку на ненавидимом мною острове.

Приносят еду. Мари жестом приглашает королеву садиться. Страсти избыточно накалились, и чтобы разрядить обстановку, Мари примирительно сообщает, что переписала для Алиеноры “Басни”. Иллюстрации рисовала безумица, ей мерещатся черти в траве и дьявол над парящим луковым супом, но мастерица она замечательная. Мари писала басни в тяжелую пору, когда аббатиса Эмма угасала и Мари ночь за ночью не смыкала глаз у одра страдалицы. Мари решила попробовать силы в новом жанре, отличном от лэ, она уже не пишет о жестокой и горькой любви, прошло тридцать лет, любовь она чувствует лишь к своим дочерям, и ее произведения, конечно же, должны отражать эту перемену.

В общем, продолжает Мари, в книге есть история про волка и журавля. Знакома ли королеве эта басня? Нет? Волк грыз кость, и она застряла у него в горле. В муках он призвал к себе всех зверей королевства и потребовал достать кость у него из горла. Только у журавля оказалась достаточно длинная шея. Разумеется, журавль не хотел засовывать голову меж острых волчьих зубов. Сунешь голову ко мне в пасть – обретешь невиданное сокровище, посулил волк журавлю. Отважный журавль засовывает голову к нему в пасть и вынимает кость. Волк, избавившись от боли, говорит журавлю: получай свое сокровище. И это сокровище – жизнь. Радуйся, что тебя не съели.

Какая прелесть, со смехом произносит королева.

Некоторое время они едят молча, наконец королева, наевшись белого мяса фазана, откидывается на спинку кресла, берет бокал вина и начинает. Мир полнится слухами о твоем лабиринте, говорит она Мари.

Мари весело отвечает, что лабиринт действительно получился на диво. Чего не сделают женщины, если им поставить задачу! Их способности поистине безграничны.

Да, но аббатиса неверно истолковала тон королевы. Дворяне грозятся прийти сюда с армией и отобрать монастырь у монахинь, чтобы их проучить. Ходят дикие слухи о колдовстве. И то, что Мари ведет свой род от феи Мелюзины, в данном случае ей не на руку. Поговаривают, будто монахини прячут несметные богатства. Королеве пришлось усмирять самых воинственных. Кого лестью, кого угрозами. Маета.

Мари ставит бокал на стол. Я все это знаю, отвечает она, у меня свои шпионы, и я знаю, кто о чем говорит. Что за глупость – идти войной на общину праведных дев, принявших обет нищеты! Это богопротивно, если не сказать больше. Все, что монахини не тратят на жизнь, они раздают нищим. Они беднее бедных.

Да полно, так ли это, громко произносит королева, я ехала через город и видела, что даже нищие в нем нарядно одеты. Лучше иных торговцев. И еще Мари застеклила большие окна, в свинцовые переплеты вставлены аккуратные прозрачные круги: окно точно медовые соты, сквозь которые льется свет. Чудовищные траты. Пожалуй, надо повысить аббатству налоги. Пожалуй, удастся выжать из обители больше денег на подготовку к войне.

Стекло нам встало недорого, отвечает Мари, одна из наших сестер выдувает его сама, а городским беднякам еще долгие годы придется носить одни и те же рубахи и башмаки. Лабиринт, их великое дело, истощил монастырскую казну. Мари берет счетные книги, которые подготовила специально для королевы, и показывает Алиеноре цифры, те действительно удручают.

Еще тебя обвиняют в том, говорит королева, что ты скрываешь чудотворные реликвии у себя в часовне и не делишься ими с теми, кто, быть может, нуждается в них.

Мари вспоминает всевозможные зубы и мощи святых, обломки Истинного креста. В Англетерре столько обломков Истинного креста, что достанет на целую Голгофу Истинных крестов где-нибудь на вересковой пустоши. Правда и то, что мало какие реликвии обители сияют светом подлинности, самое ценное в них – вместилища: узорчатые шкатулки, раки с фалангами пальцев и коренными зубами. Что ж, невелика потеря. Пожалуй, в День всех святых[25], задумчиво отвечает Мари, процессия наших монахинь перенесет эти мощи в городской собор, в дар от аббатства верующим окрестных земель.

Это великодушно, замечает Алиенора, но до Дня всех святых еще так далеко.

Мари улыбается, отбросив маску невозмутимости, и говорит: нам понадобится время, чтобы распространить известия об этих добрых делах, о великом милосердии, которую мы оказываем мирянам округи по милости и щедрости своей.

Алиенора вздыхает. Молча пьет вино. Успокоившись, говорит: мне и правда хотелось бы, чтобы ты отказалась от этой