Доподлинно неизвестно, что за беседы вел он с умирающим. Рихард гостил в доме дядюшки несколько дней, а после вернулся в съемную комнату, где оставались все его вещи. Должно быть, поступок Вильгельма уже не шокировал его так, как прежде, потому что он больше ни разу о нем не вспомнил. Тот недолгий визит изменил его и направил жизнь в иное русло. Рихард стал беспокойным. Плохо спал, страдал приступами мигрени. Иногда он исчезал без предупреждения и возвращался измученным, с затравленным взглядом потускневших глаз. Не отвечая на вопросы встревоженного друга, он ложился на кровать, отворачивался к стене и долго лежал без сна. Потом вдруг вскакивал и хватался за Библию. Лихорадочно листал ее, словно выискивал что-то, а найдя, в ярости отшвыривал книгу и принимался мерить шагами комнату.

Вильгельм подозревал, что приятель терзается от несчастной любви, но тот продолжал молчать и чахнуть на глазах. В это время страницы дневника Рихарда пестрят цитатами из Нового Завета: «Ибо если бы мы судили себя, то не были бы судимы», «Будучи судимы, наказываемся от Господа», «Един Законодатель и Судия, могущий спасти и погубить; а ты кто, который судишь другого?»

Той ночью он метался в бреду. С его губ то и дело срывались бессвязные выкрики о неминуемом Страшном Судилище. Встревоженный Вильгельм бросился к другу и начал трясти его за плечи. Рихард открыл глаза и посмотрел на него, будто не узнавая.

Позволь я прочту тебе диалог, чтобы ничего не пропустить и не исказить смысл сказанного.

– Что ты натворил? Подрался? Кого-то ограбил? Тебя разыскивают? Скажи мне, Ричи, что бы это ни было, я должен знать, чтобы помочь тебе!

Мне нужно было кому-то довериться. Держать это в себе невыносимо. Если и был в целом мире кто-то, достойный моей тайны, то он стоял передо мной.

– Вил, – сказал я и вдруг начал задыхаться, словно проклятая тайна решила задушить меня, лишь бы только не прозвучать. Вильгельм рванул воротник моей рубашки, пуговицы запрыгали по полу. Я поблагодарил его пожатием руки. – Я убийца, Вил.

В его взгляде не было ненависти. Почему он не презирает меня? Я недостоин такого друга…

– Кого ты убил? Расскажи мне.

– Старуху-зеленщицу. Потом отставного офицера. И еще девушку. Совсем юную. Она не хотела умирать…

Он по-прежнему меня не ненавидел. Он был слишком добр, чтобы отвернуться даже от такого ничтожества, как я.

– Никто не хотел умирать. А я казнил их.

– Почему ты это сделал? Почему?!

– Они преступили закон.

– Ричи, о мой Ричи…

В его объятьях я нахожу покой, но не могу позволить ему защищать меня вечно.

– Ты устал. Слишком много времени провел за книгами. И эта ужасная жара…

– Я не сумасшедший. Выслушай меня…

Круглый белый глаз луны пристально следил за нами с ночного неба.

– Я – судья. Я получил это звание в наследство от Готлиба Нойманна. Когда-то давно он заставил меня запомнить четырнадцать рейсте, а несколько дней назад, прежде чем скончаться, передал пятнадцатый.

– Рейсте всего четырнадцать, Ричи.

– Не перебивай. Пожалуйста. – Между нами повисла звенящая пауза. – Готлиб Нойманн передал мне Рейсте Судьи, и теперь все они здесь, у меня в голове. Ты ведь знаешь, что я не владел ни одним, мы вместе пытались отыскать мой знак тогда, на чердаке, помнишь? А теперь… Ты жаловался на зубную боль, позволь мне помочь!

Пошатываясь от слабости, я подошел к столу, взял авторучку и оцарапал пером ладонь. Вильгельм наблюдал через плечо.

– Не бойся.

Я медленно коснулся рукой его щеки. Слова были излишни – я прочел ответ по глазам. Повинуясь моему велению, боль оставила моего друга.

– Здесь слишком душно.

На листе бумаги возник очередной рейсте, и я с наслаждением вдохнул прохладный воздух. Мигрень отступила. Легкий морозец приятно покалывал щеки.

– Прости, – сказал я, заметив, как дрожит Вильгельм, и заштриховал знак.

Чтобы окончательно его убедить, я вынул из стопки первую попавшуюся книгу, проявил неуважение рисованием на титуле и передал ее Вильгельму.

– Часть вторая, второй раздел, общее замечание, – попросил я. Он послушно открыл нужную страницу. – «Далее, можно мыслить либо теистические, либо демонические чудеса, а последние разделять на ангельские (добродемонические) и дьявольские (злодемонические), из которых последние, собственно, и возбуждают расспросы, так как добрые ангелы (не знаю, почему) дают мало или вовсе не дают поводов говорить о себе в этом отношении». Часть третья, второй раздел. «Чувства – это еще не незнания и, следовательно, не объясняют никакой тайны. А так как последняя имеет отношение к разуму, но все же не может быть общим достоянием, то каждому следует (если она такова) искать ее только в своем собственном разуме».

– Признайся честно – ты просто вызубрил ее наизусть, – криво улыбнулся Вильгельм. Тем не менее, я понял, что мне удалось его поразить.

– Работает не только с книгами! – сказал я несколько более самодовольно, чем следовало бы и, повторив Рейсте Чтения на собственной ладони, без предупреждения схватил Вильгельма за руку. Его мысли были похожи на скачущие перед глазами книжные строки. – Вил, ты… Провалил экзамены? А как же… Что ты собираешься делать дальше?

– Не будем об этом. По сравнению с твоими переменами мой крах – сущая ерунда. Во всяком случае, кроме меня от него никто не пострадал.

Его слова больно меня ранили, но Вильгельм, как обычно, этого не заметил.

– Даже странно, – продолжил он, – что именно ты, который всегда был неудачником, в одночасье превратился в самого могущественного рейстери мира.

Мне хотелось его утешить, но все, что приходило на ум, прозвучало бы как дальнейшее самовосхваление. Меня по-прежнему мучил жар, и я вернулся в постель.

– Этот город оказался не таким уж радостным местом, правда?

Вильгельм не отозвался. Его силуэт со сложенными на груди руками темнел на фоне окна.

– Как хорошо, что у нас есть дом!

– К отцу я не вернусь, – сказал он с глухим, упрямым отчаянием.

Мне потребовалось все самообладание, чтобы выдержать хотя бы пару мгновений, прежде чем продолжить.

– Я говорю о нашем доме, Вил. Доме, в котором будем жить только мы. Целом огромном доме на Кройц-штрассе, который оставил мне покойный дядюшка в знак извинений за причиненные неудобства.

– Дом? Дом на Кройц-штрассе?

– Вот именно, – произнес я таким тоном, словно каждый день получал в подарок особняки. – И ты сможешь жить там, не тратя ни пфеннига, взамен на обещание лицезреть тебя через год в форме студента Альбетины.