А после его свадьбы все будет кончено.

— У моего друга в Калифорнии живут мать и сестра. Сестра скоро выходит замуж, и она… они с женихом пригласили нас на свадьбу.

Клерк заглянул в какую-то бумажку:

— У вас есть родственники в России?

— Дедушка.

— Вы планируете эмигрировать в США?

— Нет.

— Благодарю вас. Результаты будут сообщены вам в течение недели по адресу, указанному в заявлении.

В течение недели? Все это время я должна буду находиться в Эстонии и ждать получения паспорта? Я растерянно отошла от окошка. Прозвучало имя Олега Голубева.

— Посиди здесь, подожди меня, — попросил он.

Он вернулся через пять минут, и мы наконец-то вышли на улицу. Олег закурил под навесом, а я вдохнула полной грудью густой влажный воздух. С неба сыпались крупные дождевые капли, пузырились в лужах, стучали по крышам автомобилей.

Когда Молчанов женится — все закончится. Он много раз убивал меня холодностью, недоверием и отказом замечать мои чувства — но все как-то не до конца и без настоящей жестокости. Он словно жалел меня и оставлял шанс на спасение. Отрубал хвост по кусочку, а потом ронял пару слов, которые можно было трактовать двояко, и мой хвост чудесным образом отрастал — еще пушистее, чем прежде. Свадьба положит этому конец. Свадьба — контрольный выстрел прямо в сердце. И я должна через это пройти, чтобы жить дальше и не страдать о том, что невозможно.

Я вспомнила о маме, которая получила пулю в грудь, и вздрогнула. Олег заметил это, сделал последнюю глубокую затяжку и выбросил окурок в урну.

— Поехали, — сказал он, — у меня кое-что для тебя есть.

* * *

Он припарковался около Площади свободы и достал из сумки большой зонт. Обошел машину, распахнул мою дверь и предупредительно раскрыл черный купол.

— Хочешь прогуляться по Старому городу?

По нему было видно, что он спрашивает для проформы и отказа не примет, но на самом деле я не возражала: мне тоже хотелось прогуляться. Не возвращаться же на яхту в порт? Панорама города с моря завораживала, но побывать внутри крепостных стен было очень заманчиво. Я взяла Олега под руку и, не торопясь, мы двинулись через площадь в ту сторону, где виднелись шпиль ратуши и слепленные друг с другом средневековые домишки. Игрушечные, как на рождественской открытке.

— Вы тут были?

— Да, много раз. И в детстве, и потом, когда Эстония стала независимой. Я люблю Таллин. Здесь я пережил самый бурный роман в своей жизни.

Кажется, он хотел доказать мне, что не гей. Но я и до этого не сомневалась в его ориентации, просто не ожидала, что он заметит мои «побеги» и напишет о них в отчете. Я разозлилась, когда узнала об этом, а потом злость прошла. Он лишь выполнял свои обязанности. Ему за это платили.

И даже если бы он был геем — меня это не волновало. Какая разница?

— Это была эстонка? — спросила я. — Девушка, с которой у вас был роман?

— Нет, это была моя однокурсница. Как-то в нулевом году мы собрались большой студенческой компанией — человек десять или пятнадцать — и решили поездить по Прибалтике. Запланировали Таллин, Ригу и Вильнюс, но все ограничилось Таллином. Зависли тут на неделю, потратили все деньги, а один парень просрочил визу. Весело было. — Он помолчал и добавил: — Мне тогда казалось, что я переживаю самое прекрасное время в своей жизни. Прошло восемнадцать лет — и оказалось, что я был прав.

— А что с той девушкой, вашей однокурсницей?

— Ничего, с ней все нормально. Мы довольно часто встречаемся.

— А секс?

— А вот секс — нечасто.

Мы пересекли Ратушную площадь, окруженную летними ресторанчиками, и с толпой туристов нырнули в узкий кривой переулок. Дождь все сильнее стучал по куполам зонтов, но старинная музыка и людская разноголосица его заглушали. Китайцы, как обычно, кричали громче всех.

— Куда мы идем?

— В одно кафе. Хочу угостить тебя кофе. Ты не против?

— Нет, я с удовольствием.

Он открыл дверь в здание, которое выглядело так, словно его построили пятьсот лет назад, и по стертым ступенькам мы поднялись в крошечное кафе с пятью столиками. К моему удивлению, посетителей почти не было, лишь пожилая парочка за столиком у окна пила чай. Мы подошли к витрине, и я засмеялась:

— А это что такое?

На витрине красовались расписные зайчики, белочки, Микки Маусы и даже советский олимпийский мишка.

— Это знаменитый эстонский марципан. Будьте добры, два кофе и… Что ты будешь? Зайчика?

— Нет, я не могу есть зайчика! Мне его жалко, он такой милый… Можно вон то сердечко? — я указала на плоское розовое сердце, украшенное бантом.

— А, сердце, значит, тебе не жалко, — подколол Олег и обратился к продавщице: — Два кофе, два сердечка и пять коробок марципана с собой, пожалуйста.

Мы сели за столик в углу со своими чашками и тарелками. Олег вытащил из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и протянул мне. Я взяла и спросила:

— Это мне? Что это?

— Это письмо твоего отца. Он написал его незадолго до смерти. Оно адресовано тебе.

Я увидела, как мои пальцы задрожали.

— Откуда вы его взяли?

— Оно хранилось в материалах дела. Я прочитал это письмо в июне, когда ездил в Петрозаводск, но тогда мне не разрешили сделать копию. А два дня назад я добился разрешения, и мне прислали скан.

Я боялась разворачивать листок.

— Там что-то страшное? — тихо спросила я. — Почему вы не отдали его на яхте?

— Я хотел дать тебе возможность прочитать его в одиночестве, а на яхте слишком много народу. — Он поднялся со своей чашкой и покупками. — Найдешь меня на террасе за углом. Не торопись, я пока покурю и выпью кофе.

Я не успела ответить, как он вышел из кафе. Поколебавшись несколько секунд, я осторожно развернула письмо.

«Любимая моя девочка…»

Сердце застучало, в носу защипало.

Как он мог писать такие нежные слова после того, как убил мою мать?! Или Олег был прав, и мой отец невиновен? Я положила листок на стол, разгладила его и начала читать.

«Любимая моя девочка! Наверное, ты меня не помнишь. Ты была слишком маленькой, когда твоя мама погибла, а меня осудили за ее смерть. Но если вдруг ты меня помнишь, то, скорее всего, ненавидишь. Мне невыносимо об этом думать. Я пишу это письмо не затем, чтобы оправдаться. Я просто хочу рассказать правду.

Мне было тридцать лет, когда я увидел Катю, а ей — всего восемнадцать. Она закончила школу и торговала рыбой, грибами и ягодами на трассе. Я каждый день что-нибудь у нее покупал, пока однажды она не сказала: «Сережа, я знаю, зачем ты сюда ходишь». Я спросил: «Зачем?», — а она ответила: «Чтобы на меня посмотреть, потому что никто из местных не станет покупать рыбу, которую можно бесплатно поймать в озере». Я понял, что она права, и перестал ходить. Я был женат, у меня был сын десяти лет. Я не хотел разрушать семью.