Полутьма и россыпь огней, ползут невидимые дымки камфоры и кассии, тускло отблескивает на Столах серебро из набора для путешествий. Из медного сосуда для горячей воды струится дымок, мы сравниваем цитаты, оказавшиеся у каждого на донышке ложки. Тут, вроде бы, надо обращаться к Андреасу, но два милых создания на нашем ложе обходятся сами. Оказывается, у одной там высказывание Солона, у другой — Вергилия, кто бы они ни были, а у меня… тут раздается дружный смех: «ты не можешь быть красивой без денег».

Андреас занимается любимым делом — облокотившись на левый локоть, размахивает обглоданной косточкой, зажатой в правой руке, и почти поет, зажмурившись:

— Я скиф среди скифов, латин среди латинов, среди любого племени я один из них. Когда я обнимаю скифа, я говорю ему: доброго дня, леди и лорд, саламалек алты, саламалек алтугеп. Латинам я говорю на их языке: добро пожаловать — бене венести, домине, бене венести, фратер… Хотя есть и другие народы, надо заметить, и вот им я говорю — …

— Пятый раз! — врывается в его монолог Никетас. — Пятый раз за неделю я слышу эти без сомнения замечательные строки! Это мучительно!

Следует небольшая неловкая пауза. Никетас раздраженно поднимает к губам чашу.

— Буль, — отчетливо произносит Анна.

Я оторопело смотрю на нее, продолжаю расправляться со своим ягненком.

— Грызь, — говорит мне Анна.

Зои поворачивается к ней в удивлении, с корочкой хлеба у губ, потом медленно кусает ее.

— Хруп, — с опаской, но все же реагирует Анна.

И Зои прощается со своей неизменной улыбкой и начинает хохотать, а за ней и прочие. Все снова счастливы.

— Ну, хорошо… — сказала, наконец, Зои, положила маленькую золотую вилку (Анна смотрела на этот драгоценный предмет во все глаза) и подала сигнал. Даниэлида с видимым сожалением рассталась с едой и устроила великолепную пантомиму с обсасыванием пальцев и вытиранием их о волосатую грудь ближайшего учащегося. Потом нагнулась за арфой, поставила ее на плечо. Трели струн прозвучали в радостной тишине.

Но это был только сигнал. Дальше Андреас высоко поднял чашу со своего ложа.

— Воин, торговец и мудрец из сказочной земли вошел в наш круг!.. — начал он.

Понятно, куда же денешься, если пир в мою честь. Я скромно наклонил голову.

— И люди, опытные в делах, были этим весьма встревожены и говорили, что это признак близости несчастий, — неожиданно высказался Андреас. — Ибо несут странники по неизвестным дорогам шлейф печалей. Но слава его оказалась не лживой, и не был бы жив и цел собрат наш, если бы не верная рука пришельца. Он принес нам опытный свой глаз как яблоко Гесперид, и мы счастливы.

Я медленно обводил всех взглядом, покорно улыбаясь. Кажется ли мне, что все не так? Аркадиус — вообще не слушает, он сделал в этом краю что хотел и теперь смотрит неподвижно на огоньки вокруг, но это нормально. А где Ясон? Здесь, стоит, сложив руки. Ну, и что тогда неправильно?

— Лира и лебеди соперничают в пении, — продолжал Андреас, — угрюмый февраль смеется, как май, мы посреди парадисоса. Что же могу я еще сказать в честь нашего наставника, о собратья? Ничего. Я склоняюсь перед ним и с этого мига быков немоты ношу на языке.

— Андреас, ты окончательно спятил, несчастный, — проскрипел голос Никетаса. — Что это значит — быков ношу на языке? Ты хоть сам представляешь, что говоришь?

— Они очень тяжелые, Никетас, — смиренно отозвался Андреас, с удивлением глядя на друга. — Из-за них я не могу говорить. Это и значит — немота.

— Немота — это быки… на языке? Нет уж, дружок. В Кукуз, заново изучать риторику! И не говори, что он сейчас у саракинос. Его когда-нибудь отвоюют, и тогда…

Никто не смеялся. Анна рядом со мной смотрела в стол, Зои застыла на мгновение — но решилась:

— Никетас, что-то не так?

Тот выставил вперед круглощекое лицо, которое сейчас никоим образом не выглядело смешным. Он запнулся, дважды не мог собраться с силами, но все же сделал это:

— Извините меня, Андреас и все остальные. Я долго думал, что не стоит этого говорить, может быть, кто-то знает, в чем дело, и не мне мешать этому человеку. Но сейчас время второй благодарственной речи в честь счастливого избавления, и… Позвольте вам всем испортить настроение.

На лице Зои при словах о «второй речи» вдруг начали резко обозначаться складки — у носа, у глаз; губы стали тоньше, открывая зубы. Она застыла, замерла, подавшись к блюду с белеющими там обглоданными костями. А Никетас уже заканчивал:

— Так вот: где Прокопиус?

Со стуком поставленные чаши с вином. Шепот, пара вскриков, молчание. Все осматриваются по сторонам, и, конечно, Прокопиуса нет. Ясон и пара юношей несутся к его вилле, на конюшню. Я пытаюсь что-то сказать Зои, она деликатно улыбается и отстраняется от меня. Ее лицо — совершенно белое.

Никетас смотрит на наше ложе с ненавистью. Аркадиус медленно обводит всех собравшихся печальными расширенными глазами.

Ясон и прочие возвращаются, следуют быстрые реплики. В итоге выясняется, что Прокопиус, оказывается, оседлал коня, когда солнце еще было высоко, очень торопился — а может быть, и нет, кто сейчас это скажет точно. И с тех пор никто его уже не видел.

В нашем поселении были чужие? — интересуюсь я, но, конечно, они были, сейчас солдаты навещают нас чуть не дважды в день, беспокоятся за нас, хотя вроде бы уже и не с чего.

Люди прогуливают коней когда хотят, другое дело, что именно после нашего с Прокопиусом неудачного похода в лес никто туда уже не сунется. Все кружат неторопливо по нашим улочкам и ближайшим холмам, и только.

Мгновение — очень странное — когда вдруг молчат все, потом начинают орать друг на друга, потом так же разом замолкают.

И затем, кажется, они все поднимают лица, очень серьезные среди огней, и ждут — раздастся ли вот сейчас далекий звериный peв меж ночных холмов.

Я поднимаю глаза — и вдруг вижу, что теперь все, кроме Зои, смотрят на меня. Молчат. И ждут.

Это уже было, приводит в голову мысль. На меня уже так смотрели.

— Его конь мог споткнуться, — с усилием говорю я. — Сломать ногу. Придавить хозяина. Или испугаться, сбросить его и убежать. И сейчас он лежит там, где-то, в лесу. И ждет, что мы найдем его. И мы найдем.

Испуганная пауза, потом блестящие щеки Никетаса высовываются в пятно света:

— Сначала выясняется, что мы — в горах, где ревет дракон по ночам. Да, да, не надо так на меня смотреть — мы все только об этом и говорим уже который день. Теперь выясняется, что мы утром поедем искать кости нашего товарища… А драконы — они оставляют ли кости, или глотают целиком? А что делать, если увидишь такого лицом к лицу?

— Если увидишь, — отвечаю я, — то одно делать нельзя: драться с ним. Дракон — это очень большая змея, одна длинная, сильная мышца. Если он зверь, то может испугаться множества людей, несущихся на него и орущих. Если он что-то другое… В общем, тогда все разбегаются в стороны, вверх по склонам, между деревьями, и никакого геройства.