Потом нас одного за другим обыскали. Каждый из нас должен был пройтись туда-сюда, чтобы солдаты могли увидеть, не прячет ли человек оружие в одежде. Обыскивали нас излишне грубо и бесцеремонно. Молодые солдаты обыскали также и всех женщин, вне зависимости от их возраста. Никто из нас не возражал и не перечил. В течение часа всех пассажиров обыскали и у всех проверили документы. После этого нам приказали снова вернуться в вагоны. Поезд тронулся, и все вздохнули с глубоким облегчением. Люди поговаривали о том, что кое-кого задержали и увезли. Не знаю, правда это или нет, гадать не буду. Из этого происшествия я понял и сделал единственный вывод: стоять под прицелами автоматов в руках шести молодых и нервных солдат – дело не самое приятное. У меня не было никакой уверенности в том, что солдаты и офицеры правильно выполняют приказ. Я поймал себя на мысли, что после военного переворота Аргентина могла попасть из огня да в полымя…

В начале каждого нового семестра все ученики были, как правило, здоровыми, но из-за болезней и травм во время тренировок постепенно все больше и больше школьников оказывалось «вне игры». Несмотря на свои травмы, «освобожденные» ученики по возможности должны были выходить гулять и дышать свежим воздухом. В зависимости от физического состояния «освобожденных» учеников могли попросить пройтись тихим шагом вдоль поля для игры в регби или отправиться в более долгую и требующую больших усилий прогулку до реки.

В один прекрасный день группа «освобожденных» попросила у меня разрешения взять Хуана Сальвадора с собой на прогулку до поля для регби. Как раз в это время другие ребята играли в регби, и, таким образом, пингвин впервые увидел эту игру «для хулиганов», в которую играют джентльмены.

Играли две команды в возрасте до четырнадцати лет, а я выступал в роли арбитра матча. Хуан Сальвадор находился с группкой «освобожденных» учеников, которые ходили вдоль поля и давали «добрые» советы игрокам типа: «Вот лежи и не вставай, лентяй ты последний».

Хуан Сальвадо всегда находился с группой «освобожденных» и никогда не выходил на игровое поле. Он видел много игр, возбужденно бегал вдоль границы поля, внимательно следил за игроками, словно не хотел пропустить чего-нибудь интересного, но, как я уже упомянул, не выходил на поле. Когда неожиданно игроки стремительно начинали перемещаться в сторону, где стоит пингвин, ребята, не участвующие в игре, подхватывали птицу и относили ее от греха подальше от поля, где его могли задавить или на него наступить.

Через некоторое время игроки решили, что пингвин – это идеальный талисман команды, которая хочет показать свою силу и вселить ужас в противника. Вот так Хуан Сальвадор стал талисманом одной из команд. Если честно, даже не знаю, кто именно решил, что Хуан Сальвадор станет талисманом, – может, члены одной из команд, а может, и сам пингвин.

Однажды в четверг я был судьей тренировочного матча накануне важного спортивного состязания. День выдался теплым и влажным. Во время той игры мы отрабатывали действия команды, в случае если команда противника вносит существенные изменения в проработанную заранее тактику игры. Хуан Сальвадор, как обычно, внимательно наблюдал за игрой. Тренировка уже подходила к концу, когда я получил совершенно неожиданное и неприятное известие.

В те годы стоимость международных телефонных разговоров и международных авиаперелетов была очень высокой. Тогда перелет из Лондона до Буэнос-Айреса и обратно авиакомпанией BOAC на современном самолете VC10 стоил более одной тысячи фунтов, а средняя зарплата составляла всего пятьдесят фунтов в неделю.

Международные телефонные разговоры, как и авиаперелеты, стоили очень дорого. Наверное, тогда международные звонки были в сто или пятьдесят раз дороже, чем сейчас. В то время люди звонили за границу не ради болтовни, а чтобы сообщить какие-нибудь – нередко плохие – известия. На самом деле никто особо не страдал от дороговизны международных телефонных звонков, потому что авиапочта работала прекрасно и письмо обычно доходило за неделю в любую точку земного шара. Если вам повезло и ваше письмо отправили ближайшим почтовым рейсом, то письмо могло дойти и за два дня. Международная авиапочта стоила сущие пустяки. Я регулярно раз в неделю писал родителям, а также отправлял письма друзьям и родственникам. После появления в моей жизни Хуана Сальвадора я часто писал о нем своим родным и знакомым. Мне нравилось от руки писать письма и получать такие же послания. В эпистолярном стиле была и есть милая моему сердцу теплота личного общения. А вот за все время пребывания в Аргентине ни я никому, ни мне никто не звонил.

Так вот, в тот день, когда я был судьей матча, к полю подбежал запыхавшийся гонец и сообщил: «Миссис Трент просила кланяться и сообщает, что вам звонят из-за границы!» Матч, который я судил, проходил достаточно далеко от зданий школы, приблизительно на расстоянии одного километра, поэтому информацию о международном телефонном звонке до меня донесла эстафета гонцов, передававших ее друг другу, как бегуны эстафетную палочку. Я сказал ребятам, которые привели на поле Хуана Сальвадора, чтобы они меня не ждали и сами отвели пингвина на террасу.

В то время существовало два вида международных телефонных звонков. Можно было просто позвонить по номеру за границу. Тарификация была поминутной, и такой звонок был наиболее дешевым. Существовал и другой вариант: можно было попросить оператора соединить вас с определенным абонентом. Такие звонки стоили в два раза дороже за минуту, однако тарификация начиналась только с того момента, когда вызываемый абонент снимал трубку. Если человека, с которым хотели поговорить, не оказывалось у телефона, звонки были бесплатными.

Поскольку звонили из-за границы, то я мог сделать только один вывод: мне хотят сообщить какие-нибудь плохие новости. «No news is good news», – как говорят англичане («Отсутствие новостей – это уже хорошие новости»). «Если мне звонят, значит, кто-то умер», – решил я. Я начал ломать голову над тем, кто же мог умереть. Моим бабушкам и дедушкам было уже за восемьдесят. Когда я уезжал, все они были здоровы. Моим родителям было около шестидесяти. В письмах они не упоминали, что у них возникли какие-либо проблемы со здоровьем. Остаются дальние родственники и близкие друзья. Понятия не имею, кто же это мог быть… В такие моменты начинаешь осознавать, что у тебя, оказывается, есть собственные предпочтения по поводу того, кто мог умереть, а кто, как тебе хотелось бы, должен остаться в живых. Пожалуйста, только не этот человек… Я почувствовал, что волнуюсь, и на лбу выступил холодный пот. Я нахмурился и собрался, чтобы никто не смог заметить моей тревоги.

По пути к административному зданию я иногда бежал, а потом переходил на шаг, чтобы отдышаться. Когда я возьму трубку, мне надо говорить, а не тяжело дышать в нее так, будто я только что пробежал стометровку.

Интересно, на чьи похороны мне придется возвращаться в Англию? Ужасный вопрос, у которого должен быть еще более ужасный ответ. У меня на счете в банке было достаточно средств для покупки билета, но вот на обратный билет в Аргентину денег уже не хватало. На тот момент я пробыл в стране менее года и увидел далеко не все, что намеревался посмотреть, поэтому мне совершенно не хотелось возвращаться. Ах, как все это не вовремя! И как дорого – с учетом реальной покупательной способности денег тогдашние цены на авиаперелет в наше время можно сравнить со стоимостью приличной машины. Ох, как бы не хотелось тратиться на билет, чтобы отправиться на похороны какого-нибудь дальнего родственника, которого я почти не знаю… Однако мне точно придется ехать, если кто-то умер… Ох, нет, только не это…