Идти с «облегченным» на две трети рюкзаком было веселее. Хотя какое может быть «веселее», если еды осталось дня на два-три, а курева не было и в помине. Да и попадись ему на пути радиоактивная зона, это обошлось бы ему несколькими лишними днями пути – патрона в противогазе хватит часов на шесть. Придется делать многокилометровый крюк. И когда он будет в Москве такими темпами, петляя гигантскими зигзагами?

Егор шел перелеском километрах в двух от Борисоглебска. Мертвецкая тишина давила на уши. Ни листочек не шелохнется, ни ворона не пролетит. Опять вернулось ощущение присутствия стороннего, невидимого наблюдателя.

– Да у вас паранойя, батенька, – он потянулся к пустому карману за сигаретами. – Блин.

Впереди замаячили первые городские строения. Из ворот станции «Скорой помощи», подобно гусям, высыпавшим на лужайку погулять, стояли выехавшие и смешавшиеся с потоком покидающего город транспорта десятка полтора белых машин с красной полосой. Причем некоторые из них «смешались» в прямом смысле слова, превратившись из машин «Скорой помощи» в катафалки. Из задней двери ближайшего микроавтобуса наполовину вывалились носилки с привязанной ремнями старушкой. Вернее, тем, что от нее осталось. Егор выбрал наименее брутальную из машин и залез внутрь. К его удивлению, весь комплект медикаментов оказался на месте. Даже две коробки с ампулами морфина. Обогнув скопление машин, он направился к двухэтажному желтому зданию, на первом этаже которого располагалась булочная. Егор хотел было войти туда, но клок чьих-то волос в остатках оконного стекла и объеденные ноги на ступеньках за углом отбили у него охоту делать это. Достаточно было включить немного воображения, чтобы представить, что там творится внутри. Его внимание привлек магазинчик, стоящий по левую сторону от шоссе. Фасад его был разворочен въехавшей стрелой обгоревшего автокрана. Егор вошел и, осторожно пробираясь между обломками, чуть не наступив на изъеденные останки продавщицы в синей униформе, вынул, скорее по привычке, дозиметр. Норма. Пошарив по прилавку, сгреб табачные крошки, перемешанные с мелкими обрывками папиросной бумаги. Курить хотелось зверски.

– Щас еще газетку найдем, – пробормотал он себе под нос и замер. На него смотрел не потусторонний, а вполне осязаемый наблюдатель – огромный, с пастью в сто тридцать два зуба, пес. По-видимому, вожак стоящей за ним стаи.

– Что, дохлятина вас не устраивает? Свежего мясца захотелось? – Егор был на удивление спокоен. Ему даже на мгновение показалось, что собака завиляла хвостом, но на самом деле та приготовилась к прыжку. Он, швырнув в вожака полную горсть табака, рванулся, сшибая на своем пути коробки и ящики. Выбегая из магазина, бросил взгляд назад. Не менее десятка собак мчалось за ним, но вожака с ними не было.

– Покури, скотина. – Егор ускорился. Метров через триста, увидев, что дистанция между ним и стаей сокращается, он скинул с плеч рюкзак.

За угол. О-ба. Тупик! – Впрыснутый адреналин стал той катапультой, что позволила ему взлететь на высокий кирпичный забор, на зависть Валерию Брумелю[30]. Вот только сумка с противогазом осталась висеть на сучке призаборного дерева. Спрыгнул. Пересекая двор, оглянулся. Собаки без видимых усилий преодолевали препятствие, и их почему-то стало не меньше, как он рассчитывал, а наоборот, больше. На бегу достал ракетницу. Взвел курок и шарахнул в самую гущу людоедов. Собачий визг резанул по ушам. Не оглядываясь, Егор побежал дальше. За спиной уже слышалось прерывистое дыхание двух десятков собачьих глоток. Силы были на исходе. Он запаниковал. Железные ворота. Открытая калитка. Вбежал, закрыл, а подпереть нечем и некогда. Бах. Саданула калитка по воротам, отброшенная мощными собачьими лапами. Он, собрав последние силы, рванулся за угол. За плечом клацнули зубы. Вбегая в гаражный бокс, Егор краем глаза увидел притормозивших собак. Задние налетали на передних, а те пятились, не желая проскочить под опускающимся сверху полотном гаражных ворот. Металлический занавес опустился, прервав еще одно кровавое действие спектакля под названием «жизнь», на самом интересном месте. Он обернулся. На него из-под покрытого синими прожилками лба смотрел мутный, выпученный глаз. Среди струпьев то ли кожи, то ли чешуи клочками торчала шерсть. Двухметровый обладатель перекошенного, с желтыми клыками и капающей слюной рта сделал шаг, взмахнув топором.

– А-а-а…

Ноги подкосились. Свет померк.

Он лежал на истрепанной шинельке, на досках нижнего яруса нар. За покрытой зеленой, облупившейся масляной краской стеной мерно гудели двигатели каких-то агрегатов.

Машинный зал, нижний уровень. Прохоров повернулся на бок. В голове кто-то яростно лупил в церковные набаты, колокола и колокольчики.

От голода. Суки! Вчера утром швырнули миску с геркулесовой бодягой, и все. Конечно, чего их кормить, если через неделю-другую сами сдохнут. Теперь-то он это точно знал. С тех пор когда их бросили сюда, до полусмерти избитых, израненных, выжил только он и еще пятеро: три офицера, техник и сержант из взвода охраны. Почему их держали здесь, на нижнем уровне подземного города «Раменки», он не знал до сих пор. То, что это «Раменки», Прохоров понял сразу – «не первый год замужем», как говорится. Потом узнал, что основную массу пленных держат, вернее, держали в бараке, в ангаре. А их здесь.

Прохоров сел. От желания есть сводило скулы. В глазах плыли, покачиваясь, радужные круги. Он опять прилег, боясь, что снова отключится. А и пусть. Вот только б не включиться обратно. А то ведь отхлестают по морде мокрой тряпкой или, еще хуже, прижгут щеку бычком, как позавчера соседу слева.

Череда событий последних недель, проплывая в затуманенном фарватере сознания, не желала выстраиваться в логическую цепочку. Память, не получая подкормки от опухшей реальности, все менее четко рисовала картинки прошлого.

Вот на пульте мигает красным, перерастая в оглушительный звон, сигнал боевой тревоги. Вот, усыпанные зелеными точками, вдруг сразу меркнут экраны мониторов, и бетонный пол убегает из-под ног. Вот в свете аварийных ламп генерал что-то орет в трубку телефона. А вот он уже лежит в луже крови, с простреленной головой. Вот он, Прохоров, в кого-то стреляет из автомата. Стреляют в него. Вот какие-то люди в камуфляже, прячась за спинами женщин и детей, входят в их бункер в Одинцово-10.

Прохоров потер виски.

Вот его несут за руки, за ноги и бросают на мотовоз. А вот и конура у машзала в «Раменках».

Хотя их и держали отдельно, но каким-то образом к ним просочились слухи о том, что пленных из бункеров РВСН и ЦУПа гоняют на поверхность, используя как одно– двух– и трехразовый тягловый скот, а затем даже не хоронят. Просто вышвыривают наружу. Вернее, там оставляют. Скоро, наверное, и их вот так вот. Бежать бы надо, только как? Вспомнилось – «куда он денется с подводной лодки».