Во время исследования у пациента никаких разговоров во сне замечено не было. Помимо грохота его храпа, ничего не было слышно. Ни малейшего стона или шепота. Во время исследования во сне частенько не проявляются симптомы парасомнии глубокого сна, но Линда утверждала, что он разговаривает во сне каждую ночь. Что ж, как минимум я мог исключить расстройство поведения БДГ-сна, потому что исследование однозначно показало наступление в этой фазе ожидаемого паралича. Тем не менее я лишь ненамного продвинулся в постановке диагноза.

Один из моих старших коллег, тот еще балагур, частенько использует поговорку: «Зашел в тупичок – дави на пятачок». Она уходит своими корнями во времена, когда расстройствами сна занимались исключительно врачи-пульмонологи, которые воспринимали любую проблему через призму апноэ во сне. В поговорке имеется в виду использование СИПАП – той самой маски, которая так помогла Марии. Как бы то ни было, в данной ситуации эта мера имела смысл. Я знал, что Роберт страдает от серьезного апноэ во сне, и в теории нарушение сна вследствие прерывания дыхания могло провоцировать парасомнию глубокого сна. Так что, будучи в отчаянии, я вручил ему маску с аппаратом и, скрестив пальцы, понадеялся, что он вернется излеченным от своих разговоров во сне с благодарностью за героически спасенные мной отношения.

Пару месяцев спустя мы встретились с Робертом снова. Я спросил его, как складываются дела с СИПАП. Он ответил, что стало чуточку лучше, а по утрам он чувствует себя более свежим. «Но что же насчет разговоров во сне?» – спросил я его. «Ой, да с этим разобрались!» – ответил он, и я было обрадовался, что успешно его вылечил. Пока он не продолжил:

«После проведенного в клинике исследования у меня закрались серьезные подозрения, – сказал он, – и тогда я решил купить диктофон с активацией голосом». Затем он рассказал мне, как однажды дремал после обеда на диване с плотно прижатой ко рту маской. Его грубо разбудила своими криками Линда, сообщившая, что он снова разговаривал во сне о сексуальном насилии членов семьи Джоанны. Диктофон был все это время включен, и когда он стал прослушивать запись, то услышал легкое жужжание аппарата СИПАП, внезапно прерванное воплем Линды.

«Я спал в другой комнате с включенным диктофоном, а затем проснулся от ее криков: „Перестань говорить о Джоанне, бла-бла-бла, бла-бла-бла”, – пять-десять минут она бешено на меня кричала, а диктофон был рядом со мной». На записи не было никакого упоминания Джоанны, насилия, некрофилии или зоофилии. На самом деле Роберт вообще ничего не говорил. У меня отвисла челюсть.

* * *

Люди с расстройствами сна из-за природы своего недуга не могут ничего рассказать о нем. Будучи отрезанными от внешнего мира, пребывая в бессознательном состоянии, они мало что потом могут вспомнить. Они могут говорить о том, что случилось с ними, когда они бодрствовали, о том, как чувствовали себя в течение дня, однако во время сна мы отключаемся. Подобно тому, как при эпилептических припадках, во время сна наш мозг находится в состоянии ограниченной или полностью отсутствующей осознанности происходящего.

Партнерша Роберта, которой я доверял, все выдумала. Как же можно объяснить эти выдуманные ею разговоры во сне? Это практически непостижимо. Между тем можно предположить несколько возможных объяснений. Первое: у Линды банальный психоз, галлюцинации или помешательство, и она на самом деле «слышала», как Роберт говорил все эти вещи. Возможно, это стало следствием нездоровой ревности – психологического расстройства, при котором человек глубоко помешан на мысли о неверности своего партнера. Это расстройство, известное также как синдром Отелло, зачастую сопровождается частыми обвинениями в неверности, изучением личных вещей – дневников, одежды, писем, требованиями воздерживаться от социальных контактов, а иногда дело и вовсе доходит до насилия. Это может быть одна из форм мании или бред – навязчивая идея, в которую человек продолжает верить, несмотря на все доказательства обратного. Зачастую перечисленные проблемы оказываются связаны с другими скрытыми расстройствами психики или личности.

Другой возможный вариант – так называемый делегированный синдром Мюнхгаузена. Как уже говорилось ранее, при синдроме Мюнхгаузена человек раз за разом обращается к врачам с изощренными и весьма серьезными жалобами на здоровье, зачастую посещая сразу несколько больниц под разными псевдонимами. Такие пациенты проходят различные процедуры и подвергаются операциям, им прописывают всевозможные лекарства, однако при попытке установить историю болезни они всячески этому препятствуют и переключаются на следующую больницу или врача. Некоторые пациенты даже имитируют симптомы, принимая лекарства. Мне доводилось сталкиваться с пациентами, которые закапывали себе в глаза капли для расширения зрачков, имитируя невротические проблемы.

Считается, что эти радикальные попытки добиться внимания к себе вызваны расстройством личности. Сам по себе синдром Мюнхгаузена, названный в честь барона Мюнхгаузена, литературного персонажа, известного своими невероятными и искусно продуманными байками, встречается невероятно редко. Делегированный синдром Мюнхгаузена, однако, можно встретить еще реже.

Вместо того чтобы симулировать симптомы у самих себя, пациенты с этим расстройством злонамеренно «создают» эти симптомы у других – опять-таки чтобы добиться внимания. Это зловещая и опасная форма насилия. Уровень смертности из-за отравления или осложнений после ненужного медицинского вмешательства составляет до 10 %. В силу особенностей такого расстройства жертвы делегированного синдрома Мюнхгаузена уязвимы и зависимы от виновника, неспособны сами сообщить о своих симптомах, предотвратить отравление или умышленный саботаж диагностических исследований, так что практически неизбежно ими становятся дети. Как и в случае с детьми, спящий взрослый не способен сообщить о своих проблемах самостоятельно, что делает расстройства сна одним из немногочисленных сценариев, при которых взрослый человек может стать жертвой столь ужасного издевательства. С другой стороны, однако, Линда передо мной ни разу не появлялась и, судя по всему, в целом не очень любит встречаться с врачами, что делает этот диагноз крайне маловероятным.

По прошествии нескольких месяцев Роберт сообщил мне, что ему удалось убедить Линду самой обратиться к психиатру. Невероятно, но ее признали полностью психически здоровой. Что касается меня, то я стал подозревать, не относится ли ее поведение к так называемому газлайтингу.

Термин «газлайтинг» описывает другую разновидность психологического насилия, при которой злоумышленник всячески пытается заставить человека сомневаться в своей вменяемости, памяти или в своем восприятии окружающей действительности. Конечной целью может быть банальное желание контроля либо разрушение чужой самооценки, однако это может делаться и с целью финансовой выгоды или для расторжения отношений. Свое название это расстройство получило благодаря одноименной пьесе 1938 года, по которой затем в 1940-х сняли два фильма, в одном из которых играла Ингрид Бергман. И пьеса, и оба фильма называются Gaslight [4]. Муж пытается убедить свою жену, что она постепенно сходит с ума, чтобы убрать ее с дороги, упрятав в психушку, и найти спрятанные где-то в доме драгоценности. Он не дает ей ни с кем общаться, подделывает доказательства того, что она крадет всякие безделушки, а затем вызывает у нее ревность, флиртуя с домработницей, после чего заявляет, что жена все выдумывает. Его действия по поиску спрятанных в доме драгоценностей приводят к мерцанию газового освещения, однако он убеждает свою жену, что это мерцание является плодом ее воображения. Я размышлял, не пыталась ли Линда добиться тем самым разрыва с Робертом или манипулировала по какой-то другой причине. Вскоре после того, как был поставлен окончательный диагноз, мы действительно описали случай Роберта в медицинской литературе как возможное проявление газлайтинга.