— Как ты себя чувствуешь? — неожиданно повернулся он к Золотинке.

— Плохо, — призналась Золотинка.

— Рад, что все обошлось. Я едва не испугался, когда ты вчера упала.

— Едва? — повторила Золотинка с недоумением.

— Оно и понятно: такое потрясение. Не каждый день бывает. Всякий на твоем месте потерял бы голову, верно? — И он смотрел на нее так пытливо, словно рассчитывал на развернутый и вразумительный ответ.

Но Золотинка не отвечала, потому что перестала понимать, с каким чувством он это говорит. Чудилось ей, что с нехорошим.

Плохо понимавшая Нута невпопад вставляла кое-что из своего запаса слованских выражений и слов, и когда ей это надоело, толкнула Юлия в плечо, чтобы играл. Вяло спохватившись, он принялся накрывать столы.

— Я много о тебе думал, — сказал вдруг Юлий, вскинув честный взгляд.

Хоть и захолонуло что-то в душе, ничего иного Золотинке не оставалось, как этот взгляд встретить.

— И нисколько не верю, что ты принцесса Септа. Не знаю, кто это придумал, но это слишком… Обман, ложь, подлость… вот и все.

Золотинка все еще пялилась на него — в оцепенении. И нашла только силы усмехнуться:

— Однако… Однако ж, это не повод морить меня голодом.

Неосознанно передразнивая Золотинку в мелких проявлениях чувства, он тоже усмехнулся — так же криво, болезненно.

— Да-да, вот именно! — кивнул он затем. — Держись от меня подальше. Или я найду на тебя управу!

Глаза ее мгновенно наполнились слезами, Золотинка прикусила губу и отвернулась.

Мгновение опоздав, отвернулся и Юлий.

Между ними лопотала, оглядываясь на того и на другого Нута.

Служанки, если чего и заметили (а замечали они всё!) не зная слованского языка, избавлены были от опасности понимать.

Нагнув голову под завесой волос, Золотинка тронула глаза, потом сделал вздох или два и снова села, опираясь на руку.

Под резким блеском окна заметила она теперь у стены серебряное блюдо, сплошь усыпанное огрызками надкушенных яблок, груш, там же валялись косточки слив и порченные конфеты.

Что не съели, то перепортили.

Золотинка привалилась тощим животом на ковер и притворилась, что спит. Разумеется, никто не поверил внезапному приступу сонливости, но никто не считал нужным и усомниться. Ее не трогали. Между тем Золотинка и вправду впала в похожее на спячку оцепенение. Смутно доносились до нее голоса. Юлий и Нута переговаривались, мало озабоченные тем, чтобы понимать друг друга. Словано-мессалонский разговор их журчал без заминки и разница была только та, что Юлий говорил с возбуждением, в котором слышалось нечто озлобленное, а Нута отвечала ему доброжелательно и мирно, оправдывая, должно быть, возбуждение жениха особенностями слованского произношения.

Золотинка слышала, как насад снялся с мели и снова всплеснули приглушенным хором весла. Через неопределенное время она отметила где-то рядом, за переборкой, внезапно всплывшие голоса, в которых чудилось нечто тревожное. Люди остановились за дверью, собираясь с духом войти. Чуть-чуть напрягшись, Золотинка увидела внутренним оком, что их трое… И раздался стук.

Золотинка не поднимала бессильно павшей на руки головы и не размыкала веки. Слованский жених и мессалонская невеста не понимали стука. Ему, должно быть, чудилось, что стучат по-мессалонски, ей — по-словански. Служанки не имели голоса, хотя и разумели стук на любом и из возможных языков. Настойчивый стук повторялся, и, наконец, человек открыл дверь.

— Княжич! — молвил он с несносной в этом царстве неопределенности прямотой. И, наверное, это почувствовал, потому что запнулся, следующие его слова звучали не столь решительно. — Государь, княжич Юлий. Как объяснить?.. Плохо дело, ваша милость. И не рад, что за таким делом послали. Государь, Новотор Шала послал меня, сегодня утром. Как вы изволили отбыть, так его и заколотило. Совсем плохо. Он хочет вас видеть. Идемте, княжич. — Видимо, он сопровождал свои призывы пояснительными телодвижениями. — Потом доиграете.

Ответом послышалось невнятное бухтение Нуты, которая, несмотря все старание, как видно, не поняла, что значит «заколотило», и вернулась к игрушкам. Отозвался и Юлий:

— Напрасны твои взволнованные речи, любезный! Если ты пришел сообщить, что разверзлась бездна и наш насад, увлеченный потоком, скоро туда последует, то и в этом случае ты не найдешь здесь никого, кто взялся бы разделить твои тревоги. Тревоги здесь принято оставлять за порогом.

— Новотор Шала, государь. Его заколотило.

— А если дело срочное, обратись к учителю Новотору. Мудрый учитель разберет несчастья и живо втолкует тебе, как мало они значат в этом мире.

— Как ему объяснить? — сказал тот же человек, обращаясь к кому-то из спутников.

— Мудрено, сударь, — откликнулся тот.

— В сущности, он не доверяет никому, кроме Новотора, — приглушенно заметил другой. — Только Новотор и способен был бы внушить княжичу, что дело не терпит отлагательства.

— Но не могу же я тащить его силой!

Люди примолкли. Золотинка открыла глаза, она лежала у ног беспокойно переминавшихся мужчин.

— Государь, учитель Новотор Шала… он послал меня… — Стриженный по-мужицки бородатый человек беспокойно шевелил пальцами, не зная, что такое ими изобразить, чтобы дошло. Это, верно, и был посланник Новотора. Двое других, в желто-зеленых нарядах великокняжеского дома, были, возможно, высокопоставленными лицами из здешней прислуги, они вдвоем взяли на себя смелость провести посланца к княжичу.

Золотинка поднялась.

— Сейчас, — сказала она несчастному посланнику и тот благодарно встрепенулся.

— Ведь по-словански не понимает, — прошептал он ей торопливо. — Ничегошеньки!

— По-мессалонски тоже! Человеческого языка он не понимает, — подтвердила Золотинка и ступила ближе к насаду, на палубе которого разыгрывался по придворному чину княжеский обед. Одним движением руки она смахнула все чинное общество за борт — и столы и сотрапезников.

Нута разинула ротик, нисколько даже не возмутившись, — просто от изумления. А Юлий — тот быстро глянул и опустил глаза, показывая, что останется безучастным, чтобы Золотинка не выкинула. Лишь скулы его заметно напряглись.

Честно говоря, Золотинка ожидала большего и остановилась, не зная громить ли дальше. Она сняла с престола игрушечного княжича и постучала ему в грудь, чтобы привлечь внимание, потом вздернула куклу вверх — что нужно, мол, отправляться в путь, на другой корабль. Восхищенный находкой, посланник подобрал другую куклу, которая должна была изображать больного.

— Новотор Шала! — громко, со внушением молвил он и начал почему-то куклу укачивать, как младенца, выразительно подвывая: — Ай-яя-яй! Ай-яя-яй! Плохо, плохо! Бедненький Новотор не дождется.