Она с ним разговаривала, рассказывала ему про своего сына, Алешу, и мужа – Митю, погибших на фронте, прикладывала к его губам влажную ткань, лечила его, выхаживала. Женщина говорила и про немцев – что те совсем близко. Она уходила и каждый раз обещала скоро вернуться. Архип ее очень ждал, она была его ниточкой жизни, и он радовался всякий раз, когда слышал ее легкие шаги, затем – шуршание и ее голос.

Однажды ее долго не было, очень долго. Архип ее так и не дождался. Он уже немного окреп и смог открыть глаза. Темнота, разбавленная узкой полоской света, падавшего откуда-то сверху… «Выход», – догадался Архип.

Он понимал, что помощи ему ждать неоткуда и следует собрать все силы, чтобы выжить. «Ты будешь жить, – звучал в памяти ее голос, и Архип ему верил. – Дома мамка тебя ждет, волнуется…» Она давно не получала от него писем и теперь наверняка сходит с ума в далекой Москве. Он ведь у нее единственный сын! Совсем он не думал о матери, сбежал на фронт в шестнадцать лет. Радовался, что сумел обмануть военкомат: накинул себе в метрике два года, и никто ничего не заметил. Потом он написал домой письмо, врал, как его хорошо кормят и что все у него замечательно. На самом деле ему было очень страшно впервые в жизни увидеть, как гибнут люди, и стрелять самому. Совсем рядом с ним поймал пулю в шею молодой парень… Он мечтал о «звезде героя» – и погиб в первом же бою.

Как там Москва и мама? Немцы прорываются на восток, а он здесь разлегся! Надо непременно выжить, чтобы защитить родной город и маму.

Рядом со своей лежанкой Архип на ощупь нашел еду: ломоть хлеба и твердую, как камень, вареную картошку. Давно он ничего не ел, и казалось, есть ему не захочется вовсе. Он с трудом запихнул в себя картофелину, хлеб же оставил про запас.

Он был еще очень слаб, когда решил покинуть свое укрытие и пробираться к своим. Брел по лесу наугад, едва переставляя ноги. В деревню соваться не стал, чтобы не нарваться на немцев.

Калинкину очень повезло. Его сами нашли свои, когда он лежал в забытьи под старой осиной. Архипу повезло вдвойне, поскольку это были люди из его части и ему не пришлось объяснять, кто он такой и почему оказался в лесу.

Долечился в медсанбате – и снова на фронт. Ранение, медаль и страшное известие: при бомбежке погибла мама. Архип был к ней очень привязан, теперь он остался совсем один. Некому писать письма, не за что воевать, разве что за Москву, но ей уже ничего не грозит – город отстояли. Калинкин справился с душевной болью и заставил себя собраться – не время раскисать, когда враг еще не побежден. Он немного не дошел до Берлина, получил очередное ранение под Варшавой и до конца войны провалялся в госпиталях.

Архип вернулся в Москву, утопавшую в цветах месяца мая. На перроне ждала толпа встречающих, но его встречать было некому. От этого ему стало особенно тоскливо, и захотелось, чтобы поезд ехал как можно медленнее, чтобы не ощутить своего одиночества, не почувствовать себя никому не нужным. Но он ошибся – встречали всех, обнимали, как родных, дарили цветы. Музыка, радость, победа! Впереди новая жизнь, без войны, жизнь, в которой будет только хорошее. Архипу на шею бросилась девчушка в пионерском галстуке, потом подошла пожилая женщина и обняла его, как сына. В руках у него оказалась ветка сирени. Его товарищей тоже душили в объятиях, дарили им букеты.

Дом Архипа был полуразрушен, от шестого этажа, на котором жили они с матерью, остались обгоревшие развалины. Архип вдруг ощутил, что не осталось ничего, что связывало его с детством, которое внезапно закончилось четыре года тому назад.

Был на земле еще один человек, которого Архип считал родным. Спасшая его женщина, с голосом, похожим на голос его матери. У нее тоже погибла вся семья: нет больше ни мужа ее, ни сына. Он решил ее найти, чтобы заботиться о ней вместо сына.

Дед Мирон переполошил всю деревню, но нашел человека, знавшего семью Артемьевых.

– Это, наверное, жена Дмитрия была, Варвара, – сообщила ему Зинаида. Во время войны Зинаида жила в Верховье, потом вышла замуж за вдовца из соседнего села и перебралась к нему. – Сын у них был, Алеша. Они вместе с отцом ушли на фронт, и оба не вернулись. Варвары тоже больше в живых нет. Она при немцах в Верховье оставалась, только те ее не тронули – наши пристрелили. Говорят, Варвара немцам помогала, их раненых выхаживала. И еще говорят, что она была шпионкой.

Архип окаменел. «Как это – наши пристрелили?! У нее муж и сын на фронте погибли, она жизнью рисковала, когда меня спасала. Немцы ее не тронули, а наши… Выходит, наши – хуже немцев?» – подумал он.

Ему показали могилу Варвары. Заросший бурьяном холмик на отшибе. Ухаживать за ним было некому – из родни, даже дальней, у Варвары не осталось никого. Односельчане следить за могилой побаивались – все же Варвара погибла как предательница Родины.

Архип не верил, что Варвара перешла на сторону немцев. Может, она и выхаживала немецких солдат, как и его, так что же? Врачи ведь дают клятву Гиппократа, которая обязывает их оказывать медицинскую помощь каждому человеку, даже врагу.

Варвара спала чутко. Эта привычка появилась у нее, когда родился сын Алешка. Она слышала во сне каждый его вздох и тут же просыпалась, если звуки, издаваемые ребенком, вызывали у нее тревогу. Мальчик давно вырос, а сон у Варвары так и остался неглубоким. Теперь, когда в ее избе лежал полуживой немецкий солдат, эта привычка обострилась. Ночью он часто бредил, бормотал что-то невразумительное. Она вставала, подходила к нему и ухаживала, как за родным.

В ту ночь Стефан лежал спокойно. Днем ему стало лучше, и он даже попытался подняться на локтях, но Варвара ему не позволила.

– Брось, оголтелый! – замахала она руками и уложила его обратно на подушку. – Рано тебе еще вставать, того и гляди, помрешь.

Варвара порадовалась, что острый пик болезни прошел и парень выкарабкался.

– Даст бог, поправишься, – сказала она и перекрестилась на икону, висевшую в красном углу.

Она часто молилась за его здравие и за здравие Алеши, лежавшего в церковном подвале. Как ни болело у нее сердце за русского солдата, прийти к нему она не могла, понимала: пока немцы в деревне, это очень опасно, в первую очередь для него. Поэтому ей ничего не оставалось, кроме молитвы. Варвара верила в силу молитвы, знала, что если она идет от души, то ее обязательно услышат. Она помогала Стефану и верила, что Алеше поможет Бог.

Ближе к рассвету, когда небо из агатово-черного стало окрашиваться в цвет маренго, Варвара проснулась от недоброго предчувствия. Подошла к своему подопечному – тот крепко спал. Потрогала его лоб, перекрестила. Затем выглянула в окно, прислушалась, но ничего подозрительного не услышала. Деревня мирно спала, словно сейчас и не военное время вовсе. Беззаботно стрекотали сверчки, шумел ветвями деревьев ветер. Но все же женщине было неспокойно. Она сидела на лавке, служившей ей кроватью, закутавшись в ветхое лоскутное одеяльце, и слушала ночные звуки. Варвару знобило, сердце ее чуяло беду.

Она не ошиблась. Спустя примерно четверть часа раздался топот, рев моторов, короткие гортанные команды немцев, выстрелы, истошные крики. От всего этого у Варвары душа ушла в пятки. Страшно было даже представить себе, что творится в деревне! Захватчики покидали Верховье. Быстро, организованно и жестоко. Потом она узнала, что они расстреляли несколько человек и сожгли половину домов. Когда вошли к ней во двор, Варвара была ни жива ни мертва от страха. Солдаты ввалились в избу, ничего не говоря, быстро переложили Стефана на носилки и ушли с ним прочь.