Настя рассказала, что работает преподавателем в школе. Закончила институт. Здесь по распределению. Живет на квартире у старушки. А родители — в Рязани. Через три года собирается вернуться к ним.

Он рассказал о себе. Ничего не скрыл, не соврал. Настя, слушая его, головой качала.

— Тоскуешь? Ну, это ничего! Закончишь академию, пошлют в другое место служить. Переедешь с семьей, может, даже в Россию!

— Я невезучий, Настя! О чем мечтаю, все наоборот получается. Потому мечтать боюсь! Чтоб самому в реку не упасть. Ведь вот и тогда, не я ее — она меня поймала на крючок незнания обычаев…

— У тебя уже двое детей! Пора забыть недоразумение, — приметила она в глазах Афанасия шальные огоньки.

— Они уже не малыши! А мне как жить, не любя, всю жизнь? — его голос дрогнул от отчаяния.

Встречались они совсем недолго. Но Настя сжалилась, поверила, отдалась. С тех пор совсем скупые и редкие письма стали приходить в горное село. В них Афанасий не говорил о себе ничего. Лишь спрашивал о детях. Он не просил Манану ждать его и не обещал приехать.

Он часто бывал у Насти. И той вскоре надоело состоять в любовницах. Она потребовала определенности. Либо с женою, либо с ней, но по закону.

— Дай дети подрастут! Определюсь! Подожди немного.

Но Настя устала ждать.

— Целый год прошел! Сколько тянуть можно? Мне перед моими коллегами неловко. Ну кто я тебе? Надо мной смеются. Пора прибиваться к одному берегу!

— Понимаешь, меня выкинут из академии. И что буду делать? Ведь я — военный!

— Тогда — не приходи ко мне!

Промучившись пару недель, Афанасий решил написать письмо Манане, а в нем всю правду.

Три дня писал он это письмо. Признался, что любит другую, но от детей не отказывается, станет помогать им, и если Манана не против, будет иногда навещать. А когда они вырастут, заберет обоих учиться в Москву.

Письмо получилось непривычно большим и толстым. Когда отправлял его, отчего-то болело сердце. Ждал обратного письма и все гадал, что напишет ему жена. А вместо ответа жены, прилетел в Москву старший брат Мананы и, сыскав Афоню в общежитии, попросил выйти с ним на улицу.

— Ты, Афанасий, подлец! Шакал, а не мужчина! Мы тоже имеем женщин на стороне, но никогда не бросаем детей, пока они не вырастут. Ты даже этого не мог дождаться! Какой же ты отец?

— Тимурий! Я русский человек! И, знай я ваш обычай, все сделал бы иначе!

— Не надо винить обычаи! Не от них рождаются дети. Если не любил, зачем пустил детей на свет сиротствовать? Мы-то их поднимем! И они, несмотря что от тебя, вырастут хорошими людьми. Но ты детей больше не увидишь, никогда не встретишься! И забудь о них! Другое больно! Ты жил с моей сестрой, не любя! А Манана и сегодня тебя любит! И ждет! Я не пойму — за что? Ты стал первым, наверное, будешь и последним в ее жизни! Но тогда — берегись! Я всюду найду тебя и разведу вас сам!

Афанасий понял все сказанное и невысказанное.

Когда-то давно рассказала жена, что девушки и женщины их селения сами бросались в пропасть, чтобы не стать наложницами врагов-захватчиков. Случалось такое и из-за разлюбивших их парней и мужей, а потом родственники погибших женщин этих обидчиков находили и убивали…

— Эх ты, Тимурий! Я не юнец, которого можно напугать! Насильно мил не будешь! Да и сколько можно? Ведь и так много лет прошло. Их мне не вернуть.

— Ты, Афанасий, хорошо подумал?

— Конечно! Возврата не будет!

— Что ж! Живи свободно! Как птица, пари! Но никогда не прилетай на Кавказ! Понял? Там у тебя больше нет гнезда! И орлица — не ждет. Она проклянет тебя и имя твое!

Тимурий вскоре улетел. А через неделю пришло письмо — в нем заявление с согласием на развод и отказом от алиментов.

Афанасий тут же помчался к Насте. «Все! Мы будем вместе. Теперь никто и ничто нам не помешает. Милая Настя! Целых три недели не виделись! Ты не велела приходить. Обиделась! Но теперь я докажу тебе, что не врал и люблю». Нетерпеливо звонит в дверь. Открыла ему хозяйка квартиры:

— Вам кого? Ой, милок! Она неделю назад от меня съехала! Замуж вышла! Расписались, со свадебкой! Такая счастливая, что и не сказать! Я передам ей твои поздравленья! — пообещала старушка.

Афанасий не мог поверить в услышанное. Он шел по улице, шатаясь. Впервые почувствовал на себе, что это такое — получить отставку у женщины. И только теперь понял, как любит Настю, как дорога она ему, как нужна.

«А вдруг старуха что-то не поняла или перепутала? Не может быть, чтобы Настя так быстро забыла все. Ведь говорила, что любит. Соглашалась остаться со мной навечно. Торопила, требовала узаконить отношения. И вдруг предпочла другого! Всего за три недели? Нет, это не похоже на Настю! Она серьезная, умная! Схожу к ней в школу», — решил Афоня и пошел знакомой дорогой.

В учительской было шумно. Преподаватели собрались на большую перемену, что-то оживленно обсуждали. Увидев Афанасия, мигом стихли, как по звонку, удивленно рассматривали его.

— Анастасия! Кажется, к вам пришли! — тихо сказала костлявая желчная дама. Настя стояла у окна, словно не верила глазам.

— Я помешал? — спросил Афанасий.

— Пойдемте в коридор на пару минут! — попросила Настя, покраснев до волос.

— Зачем пришел? — спросила, забыв поздороваться.

— Принес кое-что показать, — он полез за письмом. — Жена прислала согласие на развод!

— А я тут при чем? Поздно, Афоня! Поезд ушел. Я уже замужем! Ты больше не интересуешь меня!

— Как? Так быстро? Мы с тобой больше года…

— Я устала ждать! Человек не может долго стоять на одной ноге. Это противоестественно. Любому нужна надежность, твердая почва под обеими ногами! И плечо, на которое можно всегда опереться. Я нашла все это в своем муже. Он, как скала! А ты — не тот! Не созрел. Ты, как бездомная кукушка, которая всю жизнь живет без гнезда и детей. Все присматриваешься, никак не решаешься. Думаешь, что тебя будут брать приступом, ловить всю жизнь в силки? Ошибся, мой милый! Ты не единственный на свете. И кроме кукушек, а она далеко не лучшая птаха, не перевелись на свете настоящие орлы! Мне повезло! А ты лети дальше, морочь головы другим! — повернулась и пошла в учительскую.

— Настя! Я люблю тебя! — крикнул он ей вслед отчаянно, надеясь на чудо. Но чуда не случилось. Она плотно закрыла за собою дверь.

Он сидел на лекциях, слушая и не слыша. Его пытались расшевелить, но это не удавалось. Звенящая боль и пустота в душе, казалось, сломают человека окончательно. И тогда он решил позвонить домой, поговорить с детьми, с Мананой. Уж там-то его не должны были забыть.

«Может, стоит помириться? Уговорить начать все заново? А как объясню разговор с Тимурием? Наверное, лучше не спешить. Сказанное не воротишь. Огляжусь! Ведь получил вольную. Но… Черт побери! Почему не радует свобода, а шея так ноет по сладкой семейной лямке? Как надоела общага и сухомятина, грязные носки и рубашки. А еще обидно, что меня никто нигде не ждет. Не обнимут за плечи теплые руки, никто не скажет: «Наконец-то ты вернулся! Любимый!»