– А это что, свежевыжатый апельсиновый сок?

Джеймс кивнул и протянул ей полный стакан:

– Вот.

– Ну-ну, – сказала мама и посмотрела на меня, подняв брови: – А ведь я могу и привыкнуть к такому.

Не глядя на Джеймса, я тихо согласилась:

– Я тоже.

Джеймс

– А какой твой любимый цвет?

Я не мог поверить, что Руби выберет для меня именно этот вопрос. Правда, в то же мгновение я удивился, почему она не задала его раньше; он настолько в духе Руби, что я даже улыбнулся.

– Если ты так долго раздумываешь, это не твой любимый цвет, – заметила она, когда я замешкался с ответом.

Я смотрел сквозь лобовое стекло на дорогу. Мы оставили позади часа полтора пути, и ровно столько нам еще предстояло. Странно было ехать самому, но вместе с тем я редко чувствовал себя так хорошо, как в этот момент – рядом с Руби.

Еще вчера вечером мы начали задавать друг другу вопросы, и мне нравилось, как непринужденно можно разговаривать, несмотря ни на что.

– Зеленый, – сказал я наконец.

Я мельком глянул на нее сбоку и увидел, что она наморщила нос. Кажется, была недовольна моим ответом.

– Есть сотни тысяч разных оттенков зеленого. Тебе надо бы выразиться конкретнее.

Я пожал плечами, не мог же я сказать ей: «Зелень твоих глаз», меня бы сразу стошнило прямо на приборную панель. Но это была правда. До того, как я узнал Руби, у меня не было любимого цвета.

А теперь есть.

– Вот этот красивый блевотно-зеленый, – ответил я, кивнув на ее колени, где лежал рюкзак. Хотя Руби не могла упаковать с собой в дорогу больше вещей, чем я – ведь мне пришлось еще много чего прихватить из комнаты Лидии, – ее рюкзак, казалось, вот-вот лопнет по швам.

– Эй! Этот рюкзак верно служит мне много лет, оставь его в покое.

– Эмбер сказала сегодня утром, что ты с ним еще в детский сад ходила.

– Неправда! – возмутилась она. – Ему всего шесть лет.

И показала мне язык. Желание поцеловать ее в этот момент было настолько велико, что я крепче стиснул руль, чтобы не поддаться.

Хотя я старался управлять своими желаниями, мне это не удавалось.

– Если хочешь, можешь забрать назад свой «Джеймс», – хрипло предложил я, не сводя глаз с дороги. Я сосредоточился на реве мотора и на проносящихся мимо зеленых полях и холмах.

Чтобы отвлечься от того факта, что брюки сделались мне тесноваты из-за того, что моя фантазия снова разыгралась в неприличном направлении.

– Было бы неплохо, – сказала она, но таким подавленным тоном, что все мои грязные мысли мгновенно улетучились. – Правда, мне больше не понадобится школьная сумка.

– «Джеймс» – универсальная сумка. Ты можешь таскать в ней что угодно. Кроме того, не позднее, чем через неделю, ты снова будешь ходить в Макстон-холл, – уверенно заявил я.

По крайней мере, это вызвало улыбку, и я отметил, что плечи у нее немного расслабились.

– Ты прав. Может, это и неплохая идея, насчет сумки.

– У меня никогда не бывает плохих идей, Руби Белл.

Она тихонько фыркнула, и это подозрительно походило на довольный смех. Меня охватило чувство эйфории.

И радость, что мы можем, наконец, вместе провести субботу и никто нас не разлучит – ни Сирил, ни мой отец, ни родители Руби, ни кто-нибудь другой на этом свете. Это выглядело как сон – то, что Руби, несмотря на все, что произошло, снова впустила меня в свою жизнь.

– Знаешь, о чем я сейчас подумала? – вдруг спросила она.

– Ну?

– Мне так странно видеть тебя за рулем, – сказала она, забавляясь. – Я привыкла к тому, что ты только ешь или пьешь на заднем сиденье лимузина.

Теперь фыркнул я.

– Я даже не знала, что у тебя есть машина.

– Мне ее подарили по случаю получения водительских прав. Но, честно признаться, она в основном стояла в гараже.

– Ты ее не любишь? – спросила Руби и огляделась внутри черного салона.

– Это не так, – с некоторым запозданием ответил я. – Перси возил нас с Лидией с самого детства. Не припомню и дня, когда бы я его не видел. А теперь…

– А теперь?

Я пожал плечами:

– Теперь он меня не возит.

– Но вы общаетесь? – осторожно спросила Руби, и я отрицательно помотал головой:

– Нет.

– Но почему?

– Возить меня – это его работа. Легко представить себе, что он больше не хотел бы обо мне даже слышать.

– Ты в самом деле так думаешь? – скептически спросила Руби. Когда я пожал плечами, она добавила: – Он знает тебя и Лидию с вашего рождения. Наверняка ему горько, особенно после того, что произошло.

– Ты так считаешь?

Ей понадобилось какое-то время, чтобы подобрать верные слова.

– Когда пару недель назад он вез меня в Пемвик, мы немного поговорили о твоей маме. И мне показалось, что ее смерть сильно задела его.

Об этом я не хотел даже думать. Нет, не так – я не мог об этом думать. Я был разочарован.

Руби некоторое время смотрела на меня не отводя взгляда. Я уже приготовился к тому, что она не сойдет с этой темы, но она лишь нежно сжала мою руку на рычаге переключения.

– У тебя усталый вид, – заметила она. – Тебе правда нормально спалось на диване?

– Более чем нормально, – честно ответил я. В том, что я не мог сомкнуть глаз, диван не виноват.

– Если у тебя будет болеть спина, я могу ночевать у Эмбер, а тебе уступлю свою кровать.

Я нервно сглотнул. Ночь в постели Руби, в окружении манящих запахов, среди дорогих для нее вещей, зная, что нас разделяет лишь тонкая стенка? Думаю, нет.

– Мне нравится ваш диван, – сказал я несколько бодрее, чем требовалось. – Не беспокойся об этом. И вообще, не моя ли очередь задавать вопросы?

– О! Точно.

Краем глаза я видел, как Руби выпрямила спину. Мне пришлось подавить улыбку.

– О’кей… Какое твое любимое животное?

– Пингвин.

– Пингвин?

Она кивнула:

– Однозначно. Да. У пингвинов такой вид, будто они одеты во фраки. Кроме того, они очень романтичны и всю жизнь живут со своей парой, которую однажды выбрали.

– Что, правда?

– Да, разве это не интересно? Притом что – честно признаться – они ищут себе новую пару, если старая не пережила зиму. Но вообще-то они моногамны. И делают друг другу подарки. Это по-настоящему трогательно.

– Подарки? Какие, например?