— Здесь больше всякой мошкары, чем в лощине, вы заметили это? — спросил Даллас, отмахиваясь от назойливых насекомых.

— Надеюсь, моя счастливая жёлтая косынка будет их отпугивать, — рассмеялась Сэйри.

— Может даже, ваша счастливая жёлтая косынка поможет нам найти воду. Готов спорить, там внизу есть ручей. И он будет чистым, а не какой-нибудь старой, грязной и ядовитой лужей. Мы умоемся в нём и напьёмся чистой воды.

Сэйри села на землю спиной к дереву и закрыла глаза. Она тотчас представила, как позади неё разматывается невидимый клубок ниток, ведя назад через холмы к Рубиновой Долине.

Этот невидимый клубок был прямо в её руке, и она должна была крепко держать его, потому что если его отпустить, то они с Далласом заблудятся.

— О чём вы думаете с таким серьёзным видом? — спросил её Даллас.

— Так, ни о чём особенном, — ответила она.

— Вы скучаете по дому?

— Я? Чёрт возьми, нет. У нас ведь приключение, — заверила его Сэйри. — Нет, я не скучаю по дому.

— Знаете, на кого вы сейчас похожи? Помните ту фотку на вашей кухне, где девочка и взрослая дама в лесу? Вы совсем как та дама.

— Неужели? Это моя мама, а та девочка — я. — Внезапно на Сэйри накатила тоска по покойной матери, а затем она подумала о том, что тяжелее — тосковать о матери, которую ты знала и любила, или, как Даллас и Флорида, тосковать о матери, которую они никогда не знали?

— А та фотография рядом с ней, — спросил Даллас, — с двумя мужчинами, кто они такие?

— Это Тиллер и его отец. А на другом снимке, на том, что рядом, где у ручья стоит пара, мои бабушка и дедушка. А на следующем — я, Тиллер и наши дети.

— Вы будто связаны друг с другом невидимыми нитями, — сказал Даллас.

— Верно, — согласилась Сэйри. — Так оно и есть.

— Хотите, я разожгу небольшой костёр? — предложил Даллас. — Знаю, сейчас жарко, но мы могли бы разогреть и съесть банку бобов. Подогретые, они лучше, чем холодные. У вас есть спички?

— Спички?

Река быстро несла Флориду и Тиллера вниз по течению. Девочка едва закончила рассказывать ему о Хопперах, Кранбепах и Бургертонах, как Тиллер издал странный звук, словно ему было больно.

— В чём дело? — спросила она. — Вам плохо? — Она обернулась и увидела, что он опустил голову и прижал подбородок к груди.

— Просто я готов задушить всех этих Хопперов, Кранбепов и мальчишек Бургертонов, — он не на шутку разозлился.

— Да не переживайте вы из-за этого, — успокоила его Флорида. — Через какое-то время самое плохое забывается. Иногда мы с Далласом притворяемся, будто это случилось с кем-то ещё. И знаете, что говорит Даллас? Он говорит, что это ничего не значит и когда-нибудь мы будем жить в замечательном месте. У каждого из нас будет своя семья, и наши муж и жена будут хорошими людьми, и у каждого из нас будет двадцать собственных детей…

— Двадцать?

— Может, и больше, — пожала плечами Флорида, — и мы не позволим никому обижать их. И наши дети вырастут и заведут свои семьи, и у них будут собственные дети, и они будут хорошо относиться к своим детям, и так будет продолжаться вечно.

Флориде нравилось такое будущее. Наверно, даже хорошо, что Даллас неисправимый мечтатель, подумала она, потому что всякий раз, когда вокруг было темно, страшно и мерзко, Даллас рисовал радужные картины, его слова заполняли её мысли и тёмные, страшные образы отступали.

Когда они сидели взаперти в подвале беззубого психа, Даллас всю ночь говорил о том, как они когда-нибудь будут жить в прекрасном месте, возможно, в лесу, и вокруг будут красивые деревья и реки с прозрачной водой, и все люди поблизости будут хорошими и добрыми, и никому не будут причинять зла.

Он рассказывал об этом всю ночь, рисуя словами чудесные картины.

Спустившись в Рубиновую Долину, Зет уселся в теньке на крыльце дома Тиллера и Сэйри. С его лица капал пот. Он прислонился спиной к стене.

На этот раз чёртов Трэпид зашёл слишком далеко. Зет ни на минуту не верил, что ему хотелось узнать о месторождении нефти. Он охотился за другим, и Зет отлично понимал, что ему могло понадобиться.

В принципе он мог не соглашаться сотрудничать с Трэпидом, однако решил, что тот без хлопот найдёт кого-то другого, кто выполнит для него это грязное поручение, и это нехорошо. По крайней мере, сейчас он может потянуть время, прежде чем решит, что ему делать дальше.

Заглядывая в окна, Зет обошёл дом со всех сторон. Затем остановился и оглядел двор. Возле колодца высилась куча камней, возле ступенек крыльца — ещё одна. Рядом с дорожкой, что вела в сарай, тоже лежали камни, а возле ели — большой серый валун. Достав из кармана карандаш и бумагу, которые захватил с собой, он нарисовал квадратик, обозначив дом, и вокруг него поставил крестики, отметив камни. Он надеялся, что найдёт много камней. Много-много-много.

Даллас и Сэйри почти целый день провели на поляне посреди густого леса. Вокруг росли невысокие кусты, земля была каменистой. Однако это было лучшее место, какое они смогли найти для лагеря. Они поели холодных консервированных бобов и, мучимые жаждой, пытались не думать о воде.

Сэйри устроилась на плоском камне, вытащила деревянную заготовку и нож.

— Сэйри, я вас не понимаю, — сказал Даллас. — В том смысле, по собственной воле вы хотите отправиться куда-то, где у вас нет собственной кровати, к которой вы привыкли, где нет вкусной еды, которую вы готовите, где полно насекомых и…

Сэйри фыркнула.

— Если мы отправимся на Кангадун, мы и думать забудем о неудобствах.

— Если мы отправимся на Кангадун? — спросил Даллас. — Если?

— Я имела в виду когда мы отправимся, — быстро сказала Сэйри. — Сама не знаю, почему у меня вырвалось «если».

Даллас посмотрел на Сэйри — казалось, она вот-вот расплачется, и это потрясло его. Он не представлял её плачущей, но его попытка представить это заставила его вспомнить тот раз, когда миссис Трэпид схватила Флориду и встряхнула её.

— Почему ты никогда не плачешь? — требовательно спросила миссис Трэпид. И Флорида ответила:

— Потому что не хочу.

Но иногда Флорида плакала. Она плакала у Хопперов, Кранбепов, Бургертонов и у жутких Дрипов.

Даллас там никогда не плакал. Он не знал, почему. Возможно, потому, что Флорида плакала за них двоих, или потому, что хотел подбодрить её.

Даллас плакал, когда умер Джои, но кроме Флориды никто этого не видел. Иногда в приюте он плакал по ночам, и если Флорида слышала его плач, она залезала в шкаф, поднимала картонку и говорила: