А на полу лежало яблоко. Равномерно красное, с винным оттенком, похожее на крупный глянцевый орган, вынутый неведомо с какой садистской целью из тела живого существа. Идеальную форму плода нарушал единственный изъян: небольшой укус, зиявший в выпуклом боку. Там, где отсутствовал клочок пурпурной кожицы, виднелось несколько поверхностных бороздок – следы зубов, оставленные в тугой фруктовой плоти, все еще белой и влажной, будто ее надкусили только что. Надкусили один раз, не жадно, не глубоко – и этого оказалось достаточно.

Девушки, одновременно застигнутые нехорошей догадкой, повернулись к задрапированной постели. Они уже почти решились подойти и приоткрыть одну из занавесок, но их опередил ветер, подувший от окна. Словно исполнительный портье, который спешит предвосхитить даже ничтожные хлопоты постояльцев, сквозняк откинул перед девушками атласный полог. Сделав это, сквозняк тут же ослаб, отпрянул, будто сам ужаснулся увиденному. Тяжелая складка вернулась на место. София стиснула запястье подруги.

– Думаешь, она мертва? – прошептала девушка, стараясь не шевелиться.

Саския медленно освободила руку. Взявшись за полог, она посмотрела в глаза Софии: то ли предупреждала, что сейчас будет неприятно, то ли сама искала ободрения во взгляде молодой ведьмы. Все так же медленно отвела занавеску в сторону и прихватила ее шелковым шнуром. Во время этой процедуры обе девушки старались почти не дышать, чтобы не вдохнуть случаем какой-нибудь трупной заразы. Впрочем, запах вокруг никак не изменился – разве что яснее сказался фиалковый парфюм.

Да, женщина, лежавшая на кровати, была мертва. Кровь отступила от лица, придав коже неправильный, восковой оттенок. Из-под пушистых полуопущенных ресниц белели мутные остановившиеся глаза. Ее правая рука свисала с края постели. София представила, как из ослабевших пальцев выскальзывает то самое яблоко. Выскальзывает и, подпрыгивая, катится, прежде чем замереть на середине комнаты.

Саския перекрестилась и коснулась век покойной. Закрыть их до конца не удалось. Смерть не желала прикидываться сном, как бы на этом ни настаивало малодушное кокетство живых. София видела мертвого человека второй раз в жизни (музыканты Соломона Лу не в счет) – первый случай в виде дедушкиных похорон пришелся на ранее детство. Дедушка в гробу запомнился ей важным, бородатым и нарядным. Легко было представить, как сразу после похорон он переключился на какие-то потусторонние дела, открыл на небесах мастерскую и неплохо там зажил, о чем и докладывал впоследствии в регулярных открытках (иногда София получала их во снах). Но открытых глаз мертвеца она не видела до этого момента. Ничто в человеческом облике не предлагает такого прямого доступа к душе, как глаза. В глазах – отражение наших помыслов, устремлений и страхов. И потому ничто так внятно и трезво не свидетельствует об окончательном разрушении земного тела, о том, что душа навсегда оставила его, как недвижный, затуманенный взгляд покойника.

Но страха перед мертвой ведьмой девушка не испытывала. Скорее, осторожное любопытство и жалость. Покусывая губы, она разглядывала рассыпавшуюся прическу, лак на длинных ухоженных ногтях, холеные ноги в чулках. Браслеты на изящных запястьях. Кулон, заполнивший собой ямку между ключиц. Матовый блеск высохшей слезы возле уголка глаза. Вздернутый нос. Помаду на полных губах. Горстку родинок на высокой скуле. Абсолютная неподвижность тела плохо вязалась с этим обликом, явно предназначенным для дальнейшей жизни, чувственной, решительной, перемешанной с другими жизнями, которые прямо сейчас осуществлялись еще заведенным порядком, не затронутые новостью об утрате. Сколько ей было лет? Прошло с момента смерти несколько минут или часов? Или вообще несоизмеримо дольше? София не бралась судить. В этом доме, рядом с этой женщиной было бы неосмотрительно думать о времени, как о чем-то однородном и предсказуемом.

– Как ты думаешь, она покончила с собой или ее отравили? Подсунули ядовитое яблоко?

– Я думаю, – сказала Саския, задергивая полог, – что пусть лучше это выясняет полиция. И им будет проще во всем разобраться, если на месте преступления они не застукают двух девиц, которые вломились в дом покойной. А то, чего доброго, еще решат, что она преставилась не без нашей помощи. В общем, давай окажем следствию услугу, не дадим пойти по ложному следу и…

– Предлагаешь просто уйти? А как же ведьма? Сколько она еще так пролежит, пока тело найдут?

– Слушай, – обняла Саския девушку за плечи и стала мягко подталкивать к выходу, точно дальнейший разговор был не для ушей мертвой ведьмы, – у меня сейчас в жизни такой период… лишний раз общаться с полицией мне бы не хотелось. Давай так: мы сейчас сядем в машину, через несколько кварталов сделаем остановку и позвоним куда надо из телефонной будки. Расскажем про тело, повесим трубку.

София позволила выпроводить себя в коридор, но, уже спускаясь по лестнице, несколько раз останавливалась, чтобы обдумать все как следует, прежде чем ступени закончатся. Наверное, Саския права. Объяснить полицейским, чем конкретно они занимались в особняке, было бы затруднительно. Пришлось бы выложить все, что ей известно про ведьм, медиаторов и собственное неполноценное положение в их сообществе. Но стали бы они слушать, что сама она не умеет колдовать, не прочитала ни одного гримуара и ни разу не была на шабаше? Вряд ли. Скорее всего, Софию Верну тут же записали бы в ведьмы, самые что ни на есть настоящие. И пускай на кострах сейчас за это не сжигают, но на карьеру политика после такого можно даже не рассчитывать! Не то чтобы она рвалась в политику…

И все-таки ее не покидала мысль, что с момента получения письма от матери она стремительно становилась все менее образцовым гражданином. Еще два дня назад самая страшная угроза в ее жизни исходила от зачета по экономике. А сегодня ей уже есть что скрывать от полиции своей страны – и, значит, прямо сейчас, удаляясь от ведьминого одра, она скрепляла право государства преследовать ее, изолировать и подвергать исправительным мерам.

Усаживаясь в машину и застегивая ремень, София переживала свое выпадение из лона законности как нечто свершившееся. Сердце ее билось тяжело, но ровно – сердце мятежника, который смирился с неизбежностью виселицы. Девушка знала, что, когда за ней придут, она не сможет рассчитывать на торжество правосудия. Что единственная сила, стоящая отныне между нею и расплатой за свою инаковость, – это товарищество ведьм и колдунов, таких же изгоев, как и она сама.

О лобовое стекло ударилось и разлетелось несколько дождевых капель. Потом по нему побежали струи и туда-сюда заелозили дворники. По сторонам стали попадаться знакомые вывески. Адвокатская контора. Редакция журнала «Рагнарёк». Лавка драгоценностей «Сарацинский ювелир». Ресторанчик «Кракен», специальностью которого были блюда из морских гадов – даже кофе, подаваемый в «Кракене», имел рыбный привкус.

Дождь усиливался. Вода катилась по ливневым траншеям и клокотала в забитых листьями водосточных решетках. А на поверхность людского потока одновременно вынырнули десятки зонтичных куполов. Они заскользили, то задевая друг друга, то разбредаясь, похожие на цветные кораблики, подхваченные ручьем. Иные кораблики умудрялись плыть против течения.