Я начал непроизвольно щелкать костяшками пальцев – верный признак того, что степень нервозности достигла критического уровня.

– Бред, – произнес я, но не столько для профессора, сколько для себя. – Не могу поверить, что Сашка был настолько мнительным и безвольным, чтобы повеситься от страха перед милицией. Если даже предположить, что я пошел за нарядом, – чего он опасался? В его действиях отсутствовал состав преступления. Он ничего криминального не совершил! Ничего!! Вы это понимаете, профессор?

– Допустим, понимаю, – ответил Курахов. Он не ожидал, что я начну наступление, и это ему уже не нравилось. – Но малец-то этого не понимал!.. Послушайте, давайте отойдем куда-нибудь, здесь не самое лучшее место для споров.

Он косился на труп, качал головой и брезгливо морщился.

– Не много ли для одной гостиницы на десять мест? – бормотал он, осторожно ступая по бетонному полу и глядя под ноги так, словно двор был усеян клочьями человеческого тела.

– Я хочу прочесть отходную молитву, – сказал отец Агап.

– Позже, батюшка. Идите!

Священник колебался. Он смотрел то на меня, то на покойника.

– В вашем доме завелся дух сатаны, – сказал он негромко, но таким голосом, словно сделал величайшее научное открытие.

– Возможно, вы правы, – кивнул я. – Идите же, прошу вас!

– Я смогу, – бормотал отец Агап, пятясь к выходу со двора. – Мы изгоним его отсюда. Надо прочесть молитвы, побрызгать по углам святой водой, вытряхнуть ковры, дорожки, шторы… Я все сделаю, Кирилл Андреевич, причем только для вас, совершенно бесплатно…

– Идите!!

Я закрыл калитку на внутренний засов и подошел к лежащему на бетоне самоубийце. Правая дужка от очков сползла под мочку уха, и один глаз с помутневшей роговицей уставился на меня. Белая рубашка на спине испачкалась желтой краской, какой были выкрашены наружные стены гостиницы. Левая щека подпухла и посинела от обширной гематомы – падая, уже мертвый Сашка ударился лицом о бетонный пол.

Я присел рядом с ним на корточки и взял конец веревки. Место обрыва ощетинилось рваными нитками. Крепкий лодочный буксир, он может выдержать нагрузку гораздо большую, чем вес тела. От ветхости оборвался или был надорван?

На шею с мелкими складками кожи, стянутыми петлей, нельзя было смотреть без содрогания. Казалось, Сашка еще чувствует острую боль. Я невольно потянулся пальцами к петле и случайно обратил внимание на длину веревки и длину моей руки. Глянул на пожарную лестницу, быстро выпрямился, ошарашенный внезапной догадкой, поднял руку и снова легко достал до металлической перекладины, которая послужила Сашке виселицей.

Не знаю, как он сумел повеситься. Веревка была слишком длинной. Она никак не могла натянуться под тяжестью тела и сдавить петлей шею официанта.

– Сегодня вся милиция района работает на Вацуру, – сказал мне тот же капитан, который рано утром выезжал со мной на берег заповедника. – Что у вас тут творится? То пропадают люди, то вешаются.

– Черная полоса пошла, – ответил я.

– Черная полоса! – проворчал капитан, садясь за стол под зонтом. – Как коммерческие структуры начали появляться, так в городе одна сплошная черная полоса пошла… Ну, что стоишь? Накрывай стол!

Сашку вынесли на носилках, накрытого несвежей простыней. Из-под нее выглядывала рука с оттопыренным указательным пальцем. Рука раскачивалась в такт шагам санитаров, и казалось, что Сашка молча грозит всем нам.

– Есть какие-нибудь версии? – спросил капитан, играясь фуражкой, лежащей на столе.

Я пожал плечами и выразительно посмотрел на профессора, стоящего рядом, мол, слушайте и сопоставляйте с тем, в чем вы меня обвиняли.

– Нервный срыв! – вдруг включился в разговор профессор. – Страх перед будущим, осознание своей никчемности… Такое случается среди юношей.

Капитан повернул голову, с удивлением взглянув на профессора.

– А это кто? – спросил он меня.

Я не успел ответить, как профессор отрекомендовался по полной форме:

– Заслуженный деятель культуры, лауреат премии Адриена Эбрара, доктор исторических наук, профессор Курахов Валерий Петрович!

И поклонился.

Капитана впечатлил список титулов, он удовлетворенно кивнул и снова принялся катать по столу фуражку.

– Ну и что вы там про нервный срыв говорили? – напомнил он.

Профессор на минуту задумался, готовя новый словесный фейерверк.

– Видите ли, мы имеем дело со своеобразным психологическим конфликтом, когда неокрепшая нервная система юноши вплотную соприкасается с нашей, так сказать, мрачной действительностью, и первый всплеск эйфории от открывающихся радужных перспектив сменяется горестными заботами о хлебе насущном…

– Понятно, – протянул капитан таким тоном, словно хотел сказать: «Ни хрена не пойму, что ты там наплел».

Курахов тем временем встал рядом со мной, плечом к плечу. Он явно верил, что я не имею никакого отношения к самоубийству Сашки, и своим объяснением самоубийства словно бы просил меня ничего не рассказывать о ночном происшествии. Профессор не был заинтересован в милицейском разбирательстве, и в этом отношении мы были с ним союзниками.

Я подал капитану завтрак. Тот в первую очередь взялся за томатный сок, сыпанул в стакан полную чайную ложку соли и, отпивая маленькими глотками, часто вздыхал и вытирал платком вспотевший лоб. К овощному салату он не притронулся, зато с куриным окорочком расправился в считанные секунды.

– Ну что? Прикрыть твою частную лавочку? – спросил милиционер, вытерев губы и кинув салфетку поверх тарелки. – Люди пропадают, вешаются. Непорядок!

Он чего-то ждал от меня, а я почему-то никак не хотел понять, чего именно. Курахов не выдержал паузы и поспешил заявить о своих правах:

– Лично я заплатил деньги за проживание в этой, так сказать, гостинице. И потому, уважаемый господин начальник, претворяя в жизнь свои благородные цели, не забудьте побеспокоиться о соблюдении закона о потребительском праве.

– Чего? – поморщился капитан, жуя фильтр сигареты, и, не дождавшись повторения, усмехнулся, покрутил головой и поднес к сигарете зажигалку. – Умные, блин, все стали, о законах говорят так, будто в этом что-то понимают.

Он встал, надвинул на лоб козырек фуражки и, выдыхая дым мне в лицо, процедил:

– Даю три дня. Думай. Но этот бардак я больше не потерплю. Закрою твой притон к едрене фене!

– Мне кажется, что этот облеченный властью гражданин намекал вам про взятку, – сказал профессор, когда калитка за милиционером захлопнулась.

– Я уже устал платить всем подряд, – ответил я.

Профессор ободряюще похлопал меня по плечу:

– Коммерция, друг мой, это скользкий и опасный путь. Я посоветовал бы вам заняться историей, но ваши мозги, к сожалению, совсем не предназначены для этой области.